Десять тысяч дней осени - Александр Мендыбаев

хоть какую-то зацепку. Проверили сточную канаву на выезде из города. Проверили бетонный тоннель. Обыскали крыши, обратив внимание на некий загар. Но все это были доводы, домыслы, предположения. Дархан рыскал в библиотеках в поисках книг по криминалистике и судебной экспертологии, но все это было иголкой в стоге сена.

* * *

В тот день Дархан пришел на службу раньше обычного. Ночью доставили три трупа похищенных накануне жертв. Трупы нашли почти в одном месте. И всех объединяло одно — грязь. Но накануне прошел дождь и в грязи вряд ли было что-то странное. Закир стоял над покойниками, разложенными в прозекторской в подвале больницы. Не поздоровавшись с Дарханом, сказал:

— Ну что стоишь? Беги за своими.

Шмыгнул носом и приблизился к трупам кореец Валя, который часто теперь работал с Дарханом.

— Столько жертв. Копачей скоро на службу брать придется.

Дархан подошел к трупам, задумчиво посмотрев, сказал:

— Копачей, говоришь?

Он рванул к Закиру и быстро заговорил.

— Послушай. А ведь копачи, ну похоронные бюро, они ведь первые узнают о смерти. Это бизнес, понимаешь, бизнес. Взятки платят конские ментам, врачам, вот таким вот, как Асхат Азаматович, экспертам. А что, если…

Договорить он не успел. Закир по рации отдавал всем патрулям новый приказ.

* * *

Хозяина звали Никита. Жил он у самого кладбища. Питался невесть чем, обменивая продукты на чайный гриб, который разводил в неимоверных количествах. Этот же Никита добавлял в гриб не то закваску, не то дрожжи, которые выращивал в пластмассовой ванночке, некогда служившей кузовом грузовичка.

Широким жестом пригласил гостей к пустому столу.

— Вот. Чем богаты, то и угощайтесь.

Дархан, занимая табурет возле Вали, подумал, что русский язык — не главный конек хозяина. Никита же хлебосольно бухнул трехлитровую банку настойки с грибом, от которой нещадно веяло кислятиной и самогоном.

— Так, мужики, как говорится, накатим мал-помалу.

Хозяин разлил мутной жидкости кому в щербатый стакан, кому в давно не мытую кружку. Дядь Еркен отодвинул, поморщившись. Никита не обиделся. Он чокнулся с Валей, звякнул о кружку Дархана и влил в себя стакан жидкости. Первым заговорил Валя.

— Вы патрулю сказали, что знаете Бектурсынова Асхата Азаматовича.

Поморщившись, Никита внимательно посмотрел на корейца. Взял пожелтевшую газету. Как следует занюхал ей выпитое.

— Рогача-то? Конечно знаю. Но где живет, не помню.

Никита развел руками и протрещал губами, словно говорил лошади «тпру».

— Патруль вас возил?

Никита уронил голову на грудь.

— По всему городу. И то не вспомнил. Троллейбусы там были. Киоск с журналами. И собака во дворе. Железная.

Валя встал.

— Собирайтесь. Поедем собаку вашу искать.

* * *

Машину вел Дархан. Он хорошо изучил этот город. Лучше закировских патрулей. Те шли и никого не боялись. Дархан же вынужден был прятаться, искать убежище, запоминать сквозные подъезды, укромные дворики, подвалы с множеством выходов, незапертые квартиры. Теперь же, сотрудничая с закировцами, он безошибочно вел бойцов, кратчайшими путями к местам, где, по общему мнению, мог прятаться Артық.

Сейчас же, проезжая по пустынным улицам, он внимательно высматривал троллейбусные остановки, подле которых были киоски, где некогда пропадали газеты. Езда на советской машине была проклятием и удовольствием. Да, это не его красавица, сгоревшая в первые дни на выезде из города. Тяжело ворочать рулем без усилителя, выжимать сцепление, ловить рычагом скорость. И все же была в этом некая труднообъяснимая прелесть. Здесь он не зритель, иногда ворочавший рулем на адаптивном круиз-контроле. Сейчас он полноценный участник вождения, не будет выжимать, переключать, ловить гармонию неуклюжей машины, заглохнет, встрянет, будет заводить заново и без того убитый мотор.

Никита то и дело проваливался в сон. Дядь Еркен бесцеремонно долбил его локтем в бок, чтобы наблюдал и вспомнил. Кореец сидел справа от Дархана, щурился, вглядывался, словно от этого был какой-то толк.

— Валя… — это имя давалось Дархану с трудом, — по Ауэзова проеду. Там много троллейбусных остановок с заброшенными киосками или как мы их раньше называли — комками.

Кореец пожал плечами. Медленно, едва выжимая двадцать километров, они катили по широкой улице, где изредка попадались проржавевшие растащенные на запчасти машины. Почти одновременно все уставились на круглую, зеленую остановку с множеством гнезд-ларьков внутри. Расположена была она на противоположной стороне улицы. Никита, окинув ее бессмысленным взглядом, ничего не узнал.

— Не-е-е. Рогач на этой жил стороне. Это точно помню. Подъедешь на траллике, сворачиваешь во двор, там арочка такая между домами, а двор зеленый, окна даже в зелени все. Виноград, то ли еще херь какая.

— Вспомни, зачем ты ездил к нему?

— Так ведь это, как его там… забирали мы его, то ли отвозили. Он же как делал, к примеру умерла у тебя мать… Ну ладно, не мать, а как его там, ну отец короче. Вскрывать, значится, по религии вам нельзя. Вот, Рогача вызывают, он справку дает, буё-моё, мол умер сам, от старости, без насилия. Со справкой это сразу и на кладбище. Ну и нам звонит, а мы тут как тут. Нам, значица, карамель, ну ему за наводку отстегиваем, — Никита сладко прищурился, словно и вправду ему вместо денег совали за щеки горстями карамель. Выдохнул тяжело, запахло кислыми перегаром. Облокотился на сидушку корейца и снова забалагурил.

— Рогач вообще интересный мужик был. Вот представим — ДТП. Задавил ты человека. Ну ладно, не ты, а там, брат твой. Ну сват. Или сестре. Сидеть ты, то есть сестре не хочет. Вот идет она к нам, ну или к Рогачу, если напрямик знает, так мол и так, буё-моё, помогай, спасай, не дай за грош пропасть. Рогач, значица, в своем отчете и пишет, что усопший, мол, сам по себе человек странный был, на дорогу почем зря мог выскочить, да и вообще амнезиями страдал и прочими эпилепсиями. Ну ты понял, — Никита начал трясти Валю за плечо, словно это лучше разъясняло суть, — типа человек сам виноват в своей смерти. Помогал, короче. На том и погорел. В Павлодаре. Сюда, значит и перевели. Вы мне другое скажите. Рогача найду — с наградой не обманете?

Но никто Никите не ответил. Впрочем, его это нисколько не смутило, он продолжал балагурить про некую то ли Нину, то ли Зину, то ли Зану, которую он еще в техникуме соблазнил под мостом, хотел жениться, а она, сучка, взяла, да и вышла за военного. Вот он за ней сюда и перебрался, да так и