Полное собрание историй о привидениях - Монтегю Родс Джеймс

учености и истинно христианского смирения. Напрочь свободные от исступленного сектантского фанатизма и преисполненные духа подлинного милосердия, они надолго останутся в памяти его прихожан. [Здесь я выпускаю еще фрагмент.] Из-под его пера вышло, среди прочего, очень дельное рассуждение в защиту епископата; автор этого некролога довольно часто обращается к сему труду, несмотря на то что ему, как и многим религиозным сочинениям нынешнего времени, недостает смелости и широты взглядов. Список его опубликованных работ ограничивается изящным и одухотворенным переводом „Аргонавтики“ Валерия Флакка, томом „Рассуждений о некоторых событиях из жизни Иисуса Навина“, где собраны проповеди, прочитанные им в соборе, и несколькими посланиями, произнесенными на собраниях духовенства его епархии. Все они отличаются… [и т. д., и т. п.]. Те, кто имел счастье свести личное знакомство с ним, никогда не забудут его любезность и гостеприимство. Его интерес к величественному, внушающему трепет зданию, под древними сводами которого он отправлял богослужения, и, в частности, к музыкальному сопровождению проводившихся там обрядов был поистине сыновним и составлял яркий и выразительный контраст вежливому безразличию, свойственному в наши дни очень многим высшим чинам соборного клира».

В последнем абзаце сообщалось, что доктор Хайнс скончался холостяком, а дальше говорилось:

«Казалось бы, жизнь столь мирная и благочестивая должна была завершиться в преклонные лета не менее постепенным и безмятежным угасанием. Однако сколь же неисповедимы пути Господни! Мирное и благодатное уединение, в котором протекали закатные годы почтенного доктора Хайнса, было омрачено – нет, разрушено – трагедией, в равной мере ужасной и непредвиденной. Утро 26 февраля…»

Впрочем, будет разумнее придержать остаток некролога до того момента, когда я опишу все предшествующие обстоятельства. А про них – в том виде, в каком они известны на сегодняшний день, – я узнал из иного источника.

Некролог, процитированный выше, попался мне на глаза по чистой случайности в ряду многих других, относящихся к тому же времени. Он натолкнул меня на некоторые размышления, однако я не предпринимал никаких попыток выяснить обстоятельства этого дела, сказав себе, что, если мне доведется изучать местные архивы соответствующей поры, я постараюсь вспомнить про доктора Хайнса.

Недавно я занимался составлением каталога рукописей, хранящихся в библиотеке колледжа, где он когда-то учился. Исчерпав запас пронумерованных томов на полках, я поинтересовался у библиотекаря, имеются ли еще какие-то манускрипты, которые, по его мнению, стоит включить в описание.

– Мне представляется, что нет, – отвечал он, – но можно пройти в отдел рукописей и удостовериться. Есть у вас на это время прямо сейчас?

Время у меня было. Мы отправились в хранилище, проглядели рукописи и под конец оказались у полки, на которой я прежде не увидел ничего интересного. Ее содержимое в основном составляли проповеди, подшивки разнородных бумаг, студенческие упражнения, эпическая поэма «Кир» в нескольких песнях – плод досугов сельского священника, математические труды некоего покойного профессора и прочие тому подобные материалы, с какими я знаком весьма неплохо. Я сделал для себя краткие заметки. Там же обнаружилась жестяная шкатулка – я ее вытащил и стер с нее пыль. На основательно выцветшем ярлыке значилось следующее: «Бумаги преп. архидьякона Хайнса. Переданы по завещанию сестры, мисс Летиции Хайнс, в 1834 году».

Я тут же вспомнил, что где-то уже встречал эту фамилию, и вскоре сообразил, где именно.

– Это, видимо, архидьякон Хайнс, который умер очень странной смертью в Барчестере. Я читал некролог в «Джентльменс мэгэзин». Могу я забрать эту шкатулку домой? Вы, часом, не знаете, в ней есть что-то интересное?

Библиотекарь только обрадовался моему желанию забрать шкатулку и ознакомиться на досуге с ее содержимым.

– Сам я внутрь никогда не заглядывал, – признался он, – хотя давно собирался. Я уверен, что это та самая шкатулка, про которую наш бывший ректор как-то сказал, что колледжу не следовало принимать ее на хранение. Сказал он это Мартину много лет назад, да еще прибавил, что, пока он отвечает за библиотеку, никому не позволит открывать шкатулку. Мартин рассказал мне об этом, а потом признался, что ему страсть как интересно, что же там внутри; однако ректор возглавлял библиотеку и шкатулку всегда держал у себя дома, так что тогда к ней было не подобраться, а после его смерти ее по ошибке забрали наследники покойного и вернули лишь несколько лет назад. Сам не понимаю, почему я до сих пор ее не открыл, но, поскольку мне нынче вечером нужно уехать из Кембриджа, предлагаю вам попробовать первым. Надеюсь, что я могу вам доверять и вы не станете публиковать ничего нежелательного в нашем каталоге.

Я забрал шкатулку домой, осмотрел ее содержимое, а потом посоветовался с библиотекарем на предмет возможной публикации; ныне, заручившись его разрешением написать рассказ об этих событиях (при условии, что имена их участников будут изменены), я и предпринимаю такую попытку.

В шкатулке в основном лежали дневники и письма. Где их цитировать, а где пересказывать, будет всецело зависеть от объема того или иного фрагмента. Чтобы разобраться в сути случившегося, пришлось предпринять некоторые – довольно несложные – разыскания, в которых немало помог посвященный Барчестеру том в серии «Соборы» издательства «Белл», очень дельно написанный и превосходно проиллюстрированный.

Сегодня, дабы попасть в алтарь Барчестерского собора, нужно миновать перегородку из металла и цветного мрамора, выполненную по проекту сэра Гилберта Скотта, после чего вы оказываетесь в помещении, которое я бы назвал невзрачным и весьма нелепо обставленным. Скамьи здесь стоят современные, без балдахинов. По счастью, с прежних времен сохранились места для высшего духовенства и пребендариев, начертанные на маленьких латунных табличках, которые прибиты к сиденьям. Орган располагается в трифории, открытая взору часть его корпуса выполнена в готическом стиле. Заалтарная перегородка и то, что находится с нею рядом, выглядит как и во всех прочих храмах.

На тщательно выполненной гравюре столетней давности мы видим совсем иную картину. Орган стоит на фоне массивной перегородки, выдержанной в классическом стиле. Того же стиля и скамьи, также очень массивные. Над алтарем – деревянный балдахин, по углам украшенный урнами. Далее к востоку – сплошная алтарная преграда классического вида, деревянная, с цоколем, на ней изображен треугольник, окруженный лучами, а в нем – золотые буквы еврейского алфавита. На эту композицию взирают херувимы. У восточной оконечности скамей, на северной стороне, находится кафедра под тяжелым балдахином, пол выстлан плитами из белого и черного мрамора. Две дамы и джентльмен любуются всем этим великолепием. Из других источников я выяснил, что место архидьякона находилось, как и сейчас, рядом с престолом епископа, в юго-восточной части алтаря. Дом архидьякона же – добротное здание из красного кирпича эпохи короля Вильгельма III – стоит почти напротив западного фасада храма.