Странница - Илья Георгиевич Шаблинский

— Не на этом свете!

Инга резко надвинулась на него круглым бледным ликом. Произнесла громко и раздельно:

— Иногда и на этом! Иногда. А когда — решать ей. Человек никогда не должен знать, за что и когда ему воздастся здесь… Здесь и сейчас. Но за своих жриц она будет мстить всегда. Всем. Так задумано. Таков закон. Жриц положено опекать и защищать…

— Ага, опекают, защищают. — Корней дернул головой и вдруг вспомнил: — Две женщины, которых я видел в роддоме? Да? Мне, показалось, они готовы были меня убить. Да! Одна такая пожилая, высокая, черная! Помню! Милые существа.

— Тебе не нужно ее опасаться, — пробормотала Инга, — она — близкий мне человек. Она не причинит тебе зла.

— Да? А вторая?

— Там больше никого не было. — Инга смотрела ему прямо в глаза.

Корней будто опомнился.

— Да бог с ними! При чем здесь… Я — о другом! Ты говоришь — закон! А зачем твой закон требует, чтобы ты на девятом месяце беременности спала с моим шефом? В чем тут великий духовный смысл? Какой муж может такое вынести?

Она медленно закрыла руками лицо. Корней ожидал чего-то вроде вспышки раздражения и был к ней готов. Но услышал только редкие всхлипы. Инга медленно опустилась на корточки, сползла по стене вниз. Он ждал с минуту, глядя на ее подрагивающие плечи и выступающий живот. Потом осторожно накинул пиджак и зимнюю куртку.

Всхлипы Инги прервались: она яростно стукнула кулаком по полу. Корней вздрогнул.

— Как мне надоело! Как мне все надоело! Что за жизнь?! У меня просто уже нет сил!

Корней, овладев собой, негромко сказал от двери:

— Спокойно. Тебе силы еще понадобятся. Тебе еще рожать.

— Не хочу! — крикнула она. — Я ничего уже не хочу! Не хочу этого ребенка, нового этого кошмара! К черту!

Корнею стало не по себе. Весьма уместные чувства обиды и праведного гнева куда-то исчезли. Ему пора было уходить, но он не знал, как выйти из тягостного разговора.

— Ну ладно, — сказал чуть растерянно, — ладно, не переживай и не сердись…

Прозвучало довольно нелепо с учетом драматичности момента. Инга сильно потянула носом, провела ладонью по заплаканному лицу.

— Нет! Как я на тебя могу сердиться?! Если уж я на кого и злюсь, так это… А, ладно! Не во мне дело! Не во мне! Ты не понимаешь, ей ведь не объяснишь… Слушай, не уходи, а? Я попробую тебе все рассказать.

— Вечером поговорим, — пробормотал Корней.

Захлопнув дверь, он с минуту потерянно стоял на площадке. Прислушиваясь и принюхиваясь. Кажется, он снова расслышал вскрик Инги.

Только на полпути к станции метро «Первомайская» он вспомнил, что не дождался помощника сыщика Володи Линько.

48

Терентий Христофорыч долго мочился на угол котельной, морщась и кряхтя. От влажного угла поднимался пар. Потоптавшись на загаженном за последние дни месте, Терентий плотнее запахнул рваный тулуп, застегнул две оставшиеся пуговки и побрел к заснеженной детской площадке, где его ожидала Ксюха. Отсюда они привычным маршрутом двинули к заброшенной стройке — с заходом в три двора. Путь был исхожен, и время было выбрано правильно — ранние сумерки, позволявшие, не особо привлекая внимание, разглядеть и отсортировать содержание семи мусорных баков. Но вот на стройке-то делать было совершенно нечего. Однако в бородатой грязной башке Терентия уже обозначился именно этот вектор, и Ксюха его, вероятно, чувствовала. Она догадывалась, что мужик желает вернуться на место, с которым связаны переживания. Ксюха считала себя дамой с понятием. Она, правда, еще и тихо опасалась: явление голой мерцающей бабы на заброшенной стройке могло таить в себе неявную угрозу, к примеру присутствие по соседству оравы здоровенных глумящихся мужиков. Скорее всего, не голых. Личный ее опыт такое вполне допускал. Правда, вечер, когда ее саму заставляли раздеться и прочее, был, кажется, майским, — и то слава богу. И ее, уж точно, не вынуждали в таком виде забираться на гору мусора. Характер данного извращения тоже внушал смутный страх.

В пятом баке за автостоянкой Терентий выудил почти целую зимнюю куртку и, повертев в лапищах, сунул ее Ксюхе. Та попробовала примерить, но куртешка не натягивалась поверх старого надежного ватника. Снимать же его на таком холоде Ксюха не решилась.

— Домой придем, примерю, — пробормотала она, — опять же зеркала нет.

Терентий ухмыльнулся и попер к последнему баку. Потом они, как и ожидалось (хоть и не проговаривалось), двинули в сторону стройки. Терентий время от времени останавливался, кривился и трогал бок. Его нарастающему возбуждению, похоже, сопутствовало усиление мстительного злобного чувства. Боль в незаживающем боку подпитывала.

Они угрюмо прибрели к недостроенной секции неведомого назначения, рядом с которой возвышалась припорошенная снегом гора. Терентий медленно обошел ее, заметно прихрамывая. Сумерки быстро сгущались. Темно-сизое небо дарило совсем немного света, в котором млечно светились бетонные панели секции и заснеженная верхушка горы. Никого там теперь, конечно, не было. Терентий поддал ногой обломок кирпича, потом, углядев торчащий из кучи кончик погнутого металлического прута, вытащил его и внимательно рассмотрел. Вряд ли это был его обидчик. Четырехгранный прут выглядел толстым и тупым, и на втором его конце гнездились остатки бетона. Терентий, однако, не бросил прут, и они отправились обратно, мимо пустых холодных бытовок, туда, где в заборе не хватало целой секции. Тут Терентий снова остановился — его, очевидно, донимала боль в боку. Он привалился к забору, тихо матерясь и скрипя зубами.

Шагах в пяти от дощатого забора и вдоль него бежала асфальтовая дорожка, огибавшая стройку и выводящая сквозь один из дворов к станции метро. Городские путники с ближайшей параллельной улицы сворачивали на дорожку, если хотели срезать угол. Мимо томящихся у забора Христофорыча и Ксюхи прошли двое хорошо одетых мужчин, быстро переговариваясь и посмеиваясь. Терентий неожиданно сильно стукнул прутом о доску забора. Один из мужчин обернулся и, кажется, сплюнул. Ксюха ухватила Терентия за рукав.

Спустя пару минут Терентий резко дернул башкой влево, тычком убрав с глаз край черной кроличьей шапки. По дорожке по направлению к ним торопливо шла высокая женщина в коротком дубленом полушубке и длинной юбке. Терентий метнул бешеный взгляд на Ксюху, потом перевел взгляд на женщину, просипев: «Она!» Ксюху это смутило. У незнакомки в полушубке не было ничего общего с бледным силуэтом на стройке, кроме, может быть, общей стройности и высокого роста. Однако Терентий уже прерывисто дышал, поматывал головой. Возражать ему было — себе дороже.

Когда женщина поравнялась с парой бродяг и сделала еще несколько шагов,