Другая обычная магия - Андрей Волковский

А вот и Евсей Петрович. Сторож приблизился к столу, за которым сидел нужный человек в компании двух густо накрашенных женщин и смешливого мужчины с золотым зубом.

— Я вчера неясно выразился? — вполголоса поинтересовался хозяин кладбища, легко перекрывая шум ресторана.

Евсей Петрович выронил вилку с нанизанным на неё куском копчёной колбасы. Медленно повернул голову и неверяще уставился на синеглазого старика с седой бородкой, отчего-то внушающего дикий животный ужас.

— Я… я… я…

Снова люди за своё. Сколько Сторож их видел — одно «я-я-я» да «мне-мне-мне». Только и ищут, что выгоду. Особенно в последние годы. А ведь к гробу чемодан с деньгами не прицепишь, не заберёшь с собой своё барахло. Но они то ли не понимают, что смерть всех сравняет, то ли делают вид.

Сторож нахмурился, покачал головой. Евсей Петрович стал ещё белее, махнул рукой, опрокинув стакан, и залепетал:

— Да все документы… да что вы… я-то что?.. всё оформлено… всё есть… я что? Я ничего…

Опять «я-я-я». Ещё и перетрусил. Да уж, ничего от него не добиться.

— Где документы оформляли?

— В администрации! В городской администрации! Это всё они! Я ни в чём не виноват!

Сторож вздохнул: ещё один переход!

Отвернулся от Евсея Петровича и пошёл к выходу. Суетливые официанты удивлённо поглядывали на невесть откуда взявшегося старика в недорогом костюме, но молчали, таская туда-сюда подносы с едой, алкоголем и посудой.

У двери Сторож замер, собираясь с силами. В здании администрации он был только раз, ещё в другом теле. Давным-давно, кажется, четверть века назад.

Далёкие переходы ощутимо тратили силы тела, но Сторож был уверен: закончит разбираться с этой стройкой, чтоб ей неладно было, и отдохнёт. В последнее время он отдыхал всё чаще и всё неохотнее выходил из сонного забвения, заменявшего таким как он сон. Надо что-то менять.

Он взялся за ручку двери, потянул на себя — и оказался в коридоре с длинным тёмно-красным ковром, стенами, выкрашенными наполовину в белый, наполовину в чёрный с разводами, под мрамор, и с десятком одинаковых деревянных дверей с табличками.

Медленно пошёл вдоль дверей, вглядываясь в таблички. Ага, вот и комитет градостроительства и городского хозяйства.

Сторож постучался, не дождался ответа и толкнул дверь. Открыто.

— Вам чего, мужчина? — строго спросила кудрявая блондинка в годах, опустив на стол книжку в мягкой яркой обложке.

— Кто у вас разрешения на стройку выдаёт?

— А вам зачем?

— Ошибочка у вас вышла…

— Ой, вот не надо этого! Если разрешение выдали, значит, выдали! А то вчера вон тоже дед приходил: ой, парк вырубают, ой, там белочки-детишки! Толку городу от этих белочек! Надо там чё путнее, значит, построят. Всё, идите!

Сторож смотрел на женщину и ощущал её раздражение и злость. На заходящих в кабинет, на начальника, на бывшего мужа, на себя… Ей хотелось, чтоб все отстали и дали ей дочитать любовный роман. И эта думает только о себе.

Он улыбнулся одними губами, и женщина прочувствовала себя полностью: сердце забилось быстро-быстро, судорожно задрожала каждая мышца, боль сжала виски.

— Кто выдаёт разрешения на стройку? — холодно повторил Сторож.

Бледная до синевы женщина стиснула книгу в руках и качнула головой в сторону внутренней двери, ведущей в кабинет начальника. То-то же.

Сторож открыл нужную дверь и тут же услышал:

— Я занят. Подождите в коридоре.

Говорил суровый тучный мужчина в тёмном костюме с криво завязанным галстуком. Перед ним высилась стопка папок, а на столе стояли в ряд целых три телефона: белый, чёрный и зелёный.

— Кто дал разрешение строить на кладбище?

— Вы что, не слышали⁈ Я сказал: занят! Ждите за дверью. Вас вызовут.

— Меня не вызывают. Я сам прихожу, — прищурился Сторож.

— Вы из «Ведомостей», что ли? Я думал, журналисты такие старые не бывают. Ну и вообще, вам же на четыре назначено! Идите в коридор!

Вот как: думает, он важный, что все посетители, что рангом его пониже, должны кланяться и трепетать?

Сторож таких не любил.

Через пятнадцать незабываемых для чиновника минут Сторож уже знал, что все документы строительной компании подписали за нехилую взятку, что поделать с этим ничего нельзя: мол, у строителей крутая крыша. И что тех, кто берёт взятки, винить нельзя. Потому что время такое: денег нет, перспектив нет, и каждый выживает как может. Так что смилуйтесь, пощади, войдите в положение, возьмите денег, только не убивайте!

Убивать его Сторож не стал. Так, вразумил немножко. Но вразумляй-не вразумляй, а документы уже оформлены. Надо идти к тем, кто может заморозить стройку. К тем, кто поймёт, насколько всё серьёзно, — в спецотдел.

Где расположено здание спецотдела, Сторож знал хорошо. На проспекте Мира недалеко от городской администрации и кинотеатра. Можно и пешком пройтись. И силы сэкономит, и городом полюбуется: всё-таки редко удаётся за пределы кладбища выбраться.

Летний город был совсем не таким, каким он его помнил: больше, выше, многолюднее. И люди все как один бегут куда-то, спешат, суетятся. Одни задёрганные до предела, другие с выражением мрачной сосредоточенности на лицах. Интересно, это они друг друга так довели?

На входе в здание его пытался остановить молоденький охранник, но стоило глянуть на него пронзительно синими глазами, как он отступил и извинился.

Начальник местного спецотдела, Валерий Зиновьевич, был должником Сторожа уже лет десять. Можно было призвать его к себе, на кладбище, но раз уж всё равно в город пришёл — пусть. Да и любопытно было: а в спецотделе сейчас такие же людишки, как в администрации? Эгоистичные, жалкие и продажные — или нет?

Сторож вошёл в нужный кабинет без стука. Молча уставился на Валерия. Человек выглядел плохо: одежда измята, вид — в гроб краше кладут. Он тяжело вздохнул и сказал:

— Ждал тебя ещё вчера.

— Отменишь стройку?

Валерий Зиновьевич помотал головой и потёр красные от недосыпа глаза:

— Не могу. Всё уже решили и согласовали. Там такие деньжища крутятся — нам и не снилось.

— Без твоего ведома не могли разрешить. За тобой спецотдел — есть же правила. Есть порядок.

— Был порядок! — покачал головой человек. — И правила были. А сейчас…

Он безнадёжно махнул рукой.

— Что «сейчас»? — нахмурился Сторож. — Люди всё те же. Живут и умирают — ничего не поменялось. И я всё тот же. Все правила помню, все соглашения.