Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения - Джеймс Амбуэлл

вскоре развеял наши страхи. Мы снова были двумя охотниками, радуясь нашей свободе и предвкушению добычи. По крайней мере, я радовался. Однако Фред каким-то образом лишил меня чувства безопасности.

— Арт, независимо от причины мы должны признать, что Таинственный Лес мёртв. Почему, дружище, эти деревья не готовятся к спячке? Они мертвы. Почему мы не слышали птиц? Сойки всегда собирались здесь и шумели. И откуда у меня возникло такое ощущение, как только мы сюда пришли? Арт, я чувствителен к этим вещам. Я могу ощутить кладбище в самую тёмную ночь; и вот как я чувствую себя здесь, — как будто пришёл на кладбище. Я знаю, говорю тебе!

— Я тоже это почувствовал, — ответил я, — и запах тоже… Но сейчас всё это уже исчезло. Огонь всё меняет.

— Да, огонь всё меняет. Слышишь стон в деревьях? Думаешь, это ветер? Что ж, ты ошибаешься, говорю тебе. Это не ветер. Что-то нечеловеческое страдает; может быть, огонь причиняет ему боль.

Я натянуто рассмеялся. — Ну, хватит, — сказал я, — а то у меня мурашки от твоих рассказов. Я почувствовал то же самое, что и ты; даже запах, но тот старик просто расстроил нас. Это всё. Огонь всё изменил. Сейчас всё в порядке.

— Да, — сказал он, — теперь всё в порядке.

При всей его нервозности Фред первым уснул той ночью. Мы разожгли большой костёр, прежде чем лечь спать, и я долго лежал, наблюдая за прыгающим пламенем. И я думал об огне.

«Огонь очищает», — сказал я про себя, как бы направляя мысль вовне. «Огонь очищает; огонь — это жизнь. Сама жизнь наших тел сохраняется окислением. Да, без огня в мире не было бы чистоты».

Но я, должно быть, тоже уснул, потому что, когда меня разбудил низкий стон, огонь погас. В лесу было тихо; ни шёпот, ни шелест листьев не нарушали тяжёлую неподвижность ночи. А затем я почувствовал запах… И сразу же запах начал всё усиливаться, пока сам воздух не стал казаться тяжёлым, даже массивным; движимый словно по инерции он, казалось, вдавливался в землю благодаря одному своему весу. Воздух накатывал и кружил в отвратительных волнах запаха. Это был запах смерти и гнили.

Я услышал ещё один стон.

«Фред», — позвал я, и мой голос застрял в горле.

Единственным ответом был ещё более глубокий стон.

Я схватил его за руку и… мои пальцы погрузились в раздутую плоть, как в гниющий труп! Кожа лопнула, как перезрелая ягода, и слизь потекла по моей руке, капая с пальцев.

Преодолев ужас, я чиркнул спичкой; и в свете крошечного пламени увидел на мгновение лицо Фреда! Фиолетовая, раздутая, ползущая плоть почти покрыла его открытые глаза; белые черви кишели на его запыхавшемся теле, извергаясь из ноздрей, и падая на его синевато-багровые губы. Плотное зловоние усилилось; оно было таким густым, что мои замученные лёгкие кричали о помощи. Затем, вскрикнув от ужаса, я уронил зажжённую спичку, бросился в постель и закрыл своё лицо подушкой.

Не знаю, как долго я лежал там, больной, дрожащий, одолеваемый тошнотой. Но потихоньку я осознал проносящийся в верхушках деревьев звук. Большие сучья скрипели и стонали; а сами стволы, казалось, трескались в агонии. Я посмотрел наверх и увидел, что вокруг нас отражается красноватый свет. И, как грохот грома, в мою голову пришла мысль:

«Огонь очищает; огонь — это жизнь. Без огня в мире не было бы чистоты».

И с этой заповедью я встал, схватил всё, что было в пределах досягаемости, и бросил в умирающий костёр. Не ошибся ли я, или запах смерти действительно стал слабеть? Я подтащил дрова и сложил их в высокую кучу. На самом деле было удачей, что спичка, которую я бросил, упала на уже сухие листья!

Когда я подумал о своём приятеле, ревущее пламя подпрыгивало вверх на пять метров. Медленно я обернулся, ожидая увидеть труп, валяющийся в нечистых испарениях отбросов, но увидел спокойно спящего человека! Лицо Фреда покраснело, его руки всё ещё были слегка опухшими; но он был чист! Он дышал. Я спрашивал себя: могла ли мне просто присниться смерть и её запах? Мог ли я увидеть сон о червях?

Я разбудил его и стал ждать.

Фред мельком посмотрел на меня, а потом, глядя на огонь, издал крик экстаза. Свет блаженства на мгновение блеснул в его глазах, как у маленького ребёнка, впервые смотрящего на тайну очищающего пламени; а затем, когда к нему пришло осознание, это блаженство исчезло в ужасе и отвращении.

— Черви! — воскликнул он. — Личинки! Пришёл запах, а вместе с ним и черви. И я проснулся. Как раз, когда костёр погас… Я не мог двигаться, не мог вскрикнуть. Черви пришли, я не знаю откуда; наверное, из ниоткуда. Они пришли, и они ползли, и они ели. И запах пришёл с ними! Он просто появился, как и черви, из-за пределов густого воздуха! Он просто… стал таким. Затем… смерть!.. Я умер, говорю тебе, я сгнил… я сгнил, а черви… личинки… они ели… Я умер, говорю тебе! Мёртв! Или должен был умереть! — Фред закрыл своё лицо руками.

Как мы протянули ночь, не сойдя с ума, не знаю. На протяжении долгих часов мы держали огонь ярко горящим; и всю ночь высокие деревья стонали в своих смертельных муках. Гниющая смерть не возвращалась; каким-то странным образом огонь удерживал нас в чистоте от неё и сражался с ней. Но мы ощущали и смутно понимали зло, барахтающееся в темноте, и боль, которую наш иммунитет доставлял этому дьявольскому лесу.

Я не мог понять, почему Фред так легко стал жертвой смерти, а я остался цел. Он попытался объяснить это тем, что его мозг был более восприимчивым, более чувствительным.

— Чувствительным к чему? — спросил я.

Но Фред не знал.

Наконец наступил рассвет, сметая в сторону запада паутину тьмы. Со всех концов леса и вокруг нас, со всех сторон гигантские деревья шелестели от боли, словно миллионы зубов скрежетали в мучениях. А на востоке, над хребтом появилось улыбающееся солнце, с ясностью освещая ветви нашего дерева.

Никогда у нас не было столь долгого ожидания дня, и никогда мы так не приветствовали его наступление. Через полчаса наши вещи были собраны, и мы быстро выбрались на открытую дорогу.

— Фред, ты помнишь нашу беседу пару дней назад? — спросил я своего спутника после некоторого периода молчания. — Мне интересно, не может ли здесь происходить что-то подобное?

— Думаешь, мы были жертвами галлюцинации? Тогда как ты это объяснишь? — Фред закатал рукав до локтя, показывая свою