Сторож брата моего - Тим Пауэрс

Стража, который лежал на полу, положив тяжелую голову между лапами. — В сентябре тысяча восемьсот сорок третьего года я осталась одна в этом чужом городе. Школа еще не открылась после летних каникул, и однажды вечером я оказалась перед церковью Святой Гудулы.

— Я знаю ее, — не выказывая нетерпения, сказал Керзон.

— Я вошла туда. Я прослушала всю вечерню, а потом священник ушел в исповедальню, чтобы выслушать кающихся. Я… — Она почувствовала, что ее щеки вспыхнули, и знала, что и Керзон, и Табби заметили это. — Мне показалось забавным исповедаться католику. Просто чтобы узнать, как это бывает. Я вошла в исповедальню, преклонила колени и немного подождала, пока священник заканчивал с кем-то по другую сторону. Когда маленькое окошечко открылось, я призналась, что я протестантка и не знаю слов, с которых положено начинать исповедь. Он сначала хмыкал, отнекивался, но в конце концов решил, что, выслушав мою исповедь, может способствовать моему обращению, как он выразился, «в истинную церковь».

— Спаси нас Бог от этого! — воскликнула Табби.

— Этого не случилось, — заверила ее Шарлотта. — Но по завершении исповеди он наложил на меня епитимью. Это такое задание, — объяснила она Табби, — выполнение которого позволяет отменить для человека дальнейшее наказание за прощенный грех. Он сказал мне: «Accepter l'aide» — прими помощь. Не «ищи», а «прими» — и я ждала. — Она посмотрела в глаза Керзону и продолжила твердым тоном: — Но должна сознаться, что я неохотно принимаю помощь католика, спрашивающего совета у языческой богини.

Табби невнятно пробормотала что-то неодобрительное.

— Это случилось четыре года назад? — Керзон невесело улыбнулся Шарлотте. — Полагаю, он имел в виду помощь от торговцев, слуг, врачей.

— Моя исповедь, — ответила Шарлотта, — не оставляла места для предположений такого рода. — Она заставила себя смотреть прямо в глаза собеседнику. — Я созналась в том, что дала своим сестрам и брату позволение… сделать кое-что у Понден-кирк, хотя сразу заподозрила неладное. Мне было всего четырнадцать! Но они-то были еще младше.

— И это подвергло вас всех опасности, которая продолжается до сих пор?

— Боюсь, что… м-м-м… похоже, что это подвергло опасности их.

— Вряд ли мне подобает задавать этот вопрос, — негромко сказал Керзон, — но четыре года спустя… готовы ли вы исполнить свою епитимью?

Шарлотта развела руками.

— Да.

Из-за открытой двери в прихожую раздался голос Энн.

— Это наша общая епитимья.

Она бросила на Шарлотту вопросительный взгляд широко раскрытых глаз и, когда та кивнула в ответ, вошла в кухню и села напротив Керзона. Белокурые волосы она явно второпях отбросила назад, и выбившиеся локоны обрамляли юное лицо.

— Я уложила Эмили в твою кровать, — сказала она Шарлотте. — В ее комнате слишком холодно. Она порывалась сойти вниз после того, как высушится и переоденется в теплое, но ее все еще бил озноб, она была ужасно бледна, и я уговорила ее остаться в постели. Она согласилась, но лишь взяв с меня обещание, что мы не допустим, чтобы папа вышел из дома, пока она не разрешит.

— Я отнесу ей чай, — предложила Табби.

— Она уже спит. А утром ей будет еще хуже — у нее все тело в синяках и ссадинах.

Энн потянулась, не вставая, и сказала Керзону:

— Эмили сказала, что доверяет вам. Сознаюсь, что не могу понять, какие у нее основания для этого. Я знаю, что месяц назад она написала вам и просила приехать, но… я ведь была в этой самой кухне в сентябре минувшего года.

Керзон уставился на свои натруженные загорелые руки, лежавшие на столе.

— Вы пристыдили меня, — сказал он после продолжительной паузы, — и по заслугам. Если бы вам мог помочь кто-то, по отношению к кому у вас было меньше причин для презрения, я отправил бы его сюда.

— Насколько я понимаю, — поспешно вмешалась Шарлотта, — это случилось… помимо вашей воли.

— И не может повториться впредь, — сказал Керзон. Он откинулся на спинку стула и посмотрел на Энн. — Что именно вы там сделали?

Энн встретилась с ним взглядом.

— Эмили, Брэнуэлл и я… мы порезали себе пальцы и оставили капельки крови на камне в волшебной пещере в основании Понден-кирк.

Табби чуть слышно застонала, но Шарлотта не сводила глаз с Керзона. Его лицо было неподвижным, как медный барельеф.

Энн продолжала:

— Брэнуэлл сказал, что смуглый мальчик во сне пообещал ему, что это вернет назад Марию, нашу сестру, умершую пять лет назад. Я думаю, что Брэнуэлл лгал нам и знал, что получится нечто иное. В ту ночь, в прошлом сентябре, он сказал, что мы тогда подписали долговые расписки.

— Я сидела рядом с нею, — рассказывала Энн, — на скальном карнизе в этой пещере. Она пыталась отговорить меня. Но я все же сделала то, что намеревалась.

— И она все еще любит Брэнуэлла…

— Он ей брат, — вставила Табби.

— Вам известно, что мы тогда сделали? — неуверенно спросила Энн. — Мы этого не знаем. Брэнуэлл однажды сказал, что мы пометили себя для призраков, ворующих дыхание, и их с тех пор постоянно притягиваем, но в то же время у нас есть и защита от них.

— Дыхание? — повторил Керзон. — Да, призраки жаждут того, что содержится в дыхании — жизненной силы. И как только вы открываетесь для их внимания, они перестают быть несуразными созданиями, которые плавают по-над кладбищем и способны лишь пугать людей, неожиданно вытягивая воздух из их легких; некоторые из них, те, что устроены потоньше, могут присасываться к вам и постепенно лишать вас дыхания и жизненных сил.

— Истощение, — сказала Энн.

— Вот именно, — подтвердил Керзон.

— Могут ли Брэнуэлл и мои сестры, — спросила Шарлотта, — пресечь это… э-э… внимание, не лишившись при этом защиты?

Керзон поднялся с места.

— Я сделаю все, что можно.

— В языческом храме? — спросила Энн, глядя в сторону.

— Все, что можно, — повторил Керзон. — Мне хотелось бы поговорить с Эмили — и Брэнуэллом, если он пожелает, — завтра утром. — Он взял плащ и шляпу с вешалки, на которую Энн повесила их, сняв с Эмили. — Нынче ночью пусть ваши протестантские молитвы сольются с моими католическими.

— Благодарю вас, — сказала Шарлотта, когда он повернулся к двери и распахнул ее, — за то, что вы позволяете мне довершить мою исповедь четырехлетней давности.

Керзон, возможно, не услышал ее. Дверь за ним закрылась, и стук тяжелых башмаков стих за углом.

Глава 15

Сквозь центральное окно Эмили увидела, как Алкуин Керзон прошел мимо залитого утренним солнцем кладбища, и, когда он постучал в дверь, она уже сидела на зеленом кожаном диване в гостиной.

Ее отец у окна; как обычно, он намотал длинный