«Другой военный опыт»: российские военнопленные Первой мировой войны в Германии (1914-1922) - Оксана Сергеевна Нагорная

Инициатива помощи снизу, исходившая от родных военнопленных или от благотворительных комитетов, часто наталкивалась на препятствия со стороны местных властей. Например, акмолинский губернатор ограничивал деятельность омской организации, требуя, чтобы «она помогала только тем военнопленным, кто свято исполнил свой долг перед Отечеством». Фактически общественные организации не могли выполнить этого условия, так как не имели возможности разбираться в причинах попадания к противнику отдельных лиц. Например, волынский губернатор вплоть до апреля 1915 г. вообще запрещал создание комитета помощи[152].

Общественные организации пытались преодолеть возможное негативное отношение к пленным со стороны политических органов, армии и широкой публики. В тексты обращений включались разъяснения, что многие солдаты «вынуждены были отойти далеко назад не по своей вине, не по упадку воинского духа, а потому, что истощились у нас запасы снарядов и оружия. Много народу попадает в плен ранеными, и об этом долго никто не знает. Вот почему помогать пленным не только стоит, но и необходимо»[153]. Листовки призывали к поддержке заключенных лагерей, ссылаясь на традиции русской благотворительности: «Широкою волной всегда текли пожертвования народных масс туда, где нужно было подсобить чужому горю и облегчить чужие страдания. Поэтому мы уверены, что не останутся они безучастными к страданиям пленных и не оскудеет рука дающих в оказании им помощи»[154].

О необходимости планомерной организации помощи военнопленным из соображений «правильно осознанного государственного интереса» заговорили и юристы. На страницах своих профессиональных изданий правоведы предупреждали, что заключенные лагерей «или не вернутся, или вернутся бессильными, нетрудоспособными инвалидами и лягут тяжким бременем на общество». Одной из причин материальной поддержки представлялся имидж страны, так как «резкая разница их положения с другими пленными роняет нас в глазах наших союзников, обнаруживая нашу общественную беспомощность». В качестве собственного возможного вклада юристы видели посредничество в написании ходатайств в ведомства и писем в лагеря, ибо: «кто видел письма, которые деревня пишет за границу, тот знает, как часто они не могут достичь своего назначения»[155]. О том, что помощь пленным является «делом национального достоинства и предупреждения тяжких последствий», убеждали общественность и деятели РОКК. При этом они снимали ответственность с государства, наладить помощь которого было бы слишком сложно, и взывали общественность прийти «на помощь голодающим соотечественникам»[156].

Параллельно со столичными организациями общества и отделы помощи русским военнопленным возникали в провинции[157]. Небольшие комитеты, не имевшие выхода на заграничные организации или лагеря, действовали через МГК, ВЗС и ВСГ. При этом они ограничивали свои усилия поддержкой «только собственных уроженцев»[158]. Одной из распространенных форм их активности стал институт «крестников» или «опекаемых». По примеру Франции и при посредничестве благотворительных комитетов на местах желающие брали на себя обязанность перечислять ежемесячно какую-либо сумму на формирование посылок конкретному нуждающемуся пленному[159]. Инициатива Москвы по распределению крестников была вынужденно трансформирована в условиях провинциальных городов. Указанная в циркуляре МГК ежемесячная сумма в 7 руб. была признана непосильной для опекунов, в число которых нередко входили несостоятельные граждане и даже дети. В результате было решено вернуться к принципу добровольного самообложения[160]. Необходимо, однако, учитывать слабый размах данной акции: по данным МГК институт попечителей на 1 января 1917 г. охватывал своей деятельностью 3372 пленных, на 1 июля — 6573[161]. К тому же, общественные организации стремились включить в списки только «больных и безродных», много времени и усилий растрачивая на многоразовую проверку социального статуса и материального положения пленных[162]. Подобный индивидуально-адресный вариант помощи был негативно воспринят немецкой стороной. Опасаясь организованного шпионажа, комендатуры удаляли с пакетов сведения об отправителе и получателе и в массовом порядке передавали их лагерным комитетам для распределения среди нуждающихся.

По инициативе сотрудников МГК к активному участию в деле помощи военнопленным привлекались представители творческих профессий, включая именитых мастеров. К примеру, скульптор Н.А. Андреев к выходу одного из литературных сборников разработал композицию «Лев в оковах», а художник В.И. Суриков передал в МГК одну из своих картин с подписью «В пользу русских пленных за границей». В этом же издании князь Е.Н. Трубецкой апеллировал к чувству национальной гордости: «…забвение о тех, которые понесли за нас величайшие жертвы и в тяжком плену не перестают страдать за родину, есть признак упадка и омертвения национального чувства. Наше пассивное отношение к ужасам германского плена учитывается в Германии как предвестник той малодушной покорности, с какою мы по окончанию кампании примем наш собственный плен». Суммы, вырученные от распространения сборников и газет, передавались в благотворительные организации на закупку продуктов для военнопленных[163].

Находкой московских благотворительных учреждений стал городской День пленных, впервые проведенный 31 октября 1915 г. и нашедший широкий отклик в среде университетской молодежи, адвокатов, врачей и юристов. Профессора и сотрудники МГК организовали теоретическое освещение вопросов военного плена и необходимости организации помощи. Литераторы и художники (среди них В. Брюсов, А.Н. Толстой, Васнецовы, В.Д. Поленов) передавали в помощь заключенным свои произведения или денежные суммы. Несмотря на то, что по столице «ходило» 3,5 тыс. кружек, основная сумма была пожертвована в виде крупных взносов от товариществ и отдельных предпринимателей[164].

Одним из центров заграничной помощи русским военнопленным стала нейтральная Швейцария. В Берне осенью 1915 г. при ЦК помощи русским гражданам была организована особая секция, которая занималась закупкой продуктов для шести крупных немецких лагерей на средства от МГК: сухарей, конденсированного молока, какао и бульона. Данная организация предпочитала работать не с отдельными пленными, а с лагерными комитетами. Исключение делалось в случаях поступления денежных сумм от просителей из России, предполагавшихся для облегчения участи родственников в плену[165]. В Женеве возник Комитет помощи военнопленным евреям, уделявший особое внимание поддержке выходцев из оккупированных областей Польши и Прибалтики, лишившихся связи с родственниками[166]. В 1916 г. в Лозанне проживающими там представительницами русской элиты при поддержке дипломатов был создан Комитет помощи русским пленным. На частные пожертвования из России, Швейцарии, Франции и Италии, а также на сборы от концертов и денежные переводы пленных и их родственников организация отсылала продукты, одежду, книги и предметы культа в лагеря Центральных держав. В течение года комитету удалось отправить около 50 тонн различных грузов, однако вскоре деятельность была затруднена введенным швейцарскими департаментами ограничением на вывоз продуктов из страны[167].

Множество небольших комитетов были образованы и в других нейтральных странах. К примеру, в Гааге возникла Русская секция помощи военнопленным, действовавшая при финансовой поддержке МГК, а также принимавшая частные заказы из офицерских лагерей[168]. Одна из организаций образовалась в Стокгольме