«Другой военный опыт»: российские военнопленные Первой мировой войны в Германии (1914-1922) - Оксана Сергеевна Нагорная

Пытаясь организовать отправку продуктов в немецкие лагеря, советские органы использовали наработанные их предшественниками методы. Так, в марте 1919 г. был организован День пленного со сбором пожертвований[206]. Жители провинции призывались к сдаче продуктов, что должно было свидетельствовать о «демократичности и поддержке советской власти, стоящей за пролетариат»[207]. Однако после заключения сепаратного мира и в условиях продовольственного кризиса в России государственная и общественная помощь военнопленным практически сошла на нет. Поток отправляемых из России посылок иссяк, исчезла возможность заказа пакетов за границей, к тому же прекратилась всякая поддержка со стороны бывших союзников. Перед лицом грозящей русским военнопленным катастрофы РОКК был вынужден обратиться за помощью к американским организациям[208].

В разгар большевистской кампании по свертыванию частной благотворительности общественные организации акцентировали внимание публики и государственных институтов на трудностях репатриации, чтобы доказать необходимость своего дальнейшего существования. Представители Союза городов критиковали «неудовлетворительное состояние» дела помощи и настаивали на привлечении к нему «крупных общественных сил»[209]. В московской прессе широко освещались недостатки централизованных мероприятий по обеспечению первых прибывших из Германии партий инвалидов. Образ больных и страдающих калек должен был пробудить у руководителей организаций, в том числе и государственных, чувство стыда и желание активизировать свою деятельность: «Только при содействии всех граждан…горе и нужда этих страдальцев могут быть сколько-нибудь облегчены»[210].

В неблагоприятной атмосфере МГК пытался и далее отстаивать имущественные интересы пленных, будируя в Советах вопрос о юридическом статусе еще не вернувшихся и их семей[211]. На базе МГК был организован Съезд общественных организаций по вопросам правовой защиты военнопленных и их семейств, на котором была принята резолюция о возложении юридического представительства пленных на соответствующий отдел МГК, настаивавший на упрощении процедуры свидетельствования доверенностей, конкретизации прав русского санитарного персонала и т. д.[212].

В развернувшемся обсуждении о возвращении военнопленных активно участвовали не только организованная общественность, но и широкие круги населения. Задержка репатриации после заключения мира породила поток обращений от волостных советов, собраний учителей, солдат и солдаток и отдельных граждан в адрес СНК с вопросами: «какие меры приняты к размену военнопленных и почему меры принимаются так медленно?». Некоторые письма принимали форму категоричных требований «принять меры к возвращению [пленных] на родину к своим семьям… в крайнем случае, пойти на компромисс с государствами, задерживающими наших братьев». Особенно многочисленными были обращения родственников с просьбами «вернуть кормильцев домой»[213].

Сами военнопленные, досрочно вернувшиеся на родину, «из чувства вины перед оставшимися в лагерях» пытались поддержать деятельность сообщества через создание «социальных сетей» и лоббирование собственных интересов. Еще во время пребывания в Германии наиболее активные военнопленные пытались наладить контакты между отдельными лагерями, однако эти попытки имели подпольный характер из-за противодействия немецкой стороны. Советское Бюро по делам военнопленных в Берлине, активно стимулировавшее подобные связи с целью распространения революционного влияния в лагерях, допустило создание Временного центрального правления союза бывших русских военнопленных и интернированных в Германии, нацеленного на активизацию этого влияния после возвращения на родину[214].

Непродолжительный период после очередной смены власти организациям пленных удавалось представлять интересы стихийно возвращающихся. В одном из своих многочисленных обращений Союз бежавших укорял Центропленбеж, что «прибывающие в Москву как и когда попало [пленные] до изнеможения ходят по различным учреждениям, не зная, где найти помощь. Многие из них приходят в Комитет, заявляя, что Коллегии переполнены»[215]. Примечательно, что Союз подчеркивал необходимость отличия статуса бежавших от возвращающихся обычным порядком: «… акт побега из плена при самых тяжелых условиях, а не нормальный переезд в санитарном поезде, а также та экономия, которую для страны несет каждый бежавший насильственным порядком из плена (1300 р.), ставит всех бежавших явно в особое положение»[216].

Заметной общественной акцией в поддержку интересов пленных стал в 1919 г. Всероссийский съезд местных коллегий о пленных и беженцах, в составе которых работали многие репатриированные. По итогам заседаний была принята «Резолюция о помощи русским военнопленным за границей», в которой участники, хотя и в рамках господствующего мнения, требовали от советского правительства принятия конкретных шагов по облегчению их положения: «Съезд полагает, что подобное вопиющее беззаконие [остановка репатриации — О.Н.] не может быть оставлено без самого категорического протеста со стороны Советской России, выраженного как союзным державам, так и правительствам Германии, Австрии… Съезд считает справедливым в случае дальнейшей задержки русских пленных применение соответствующих репрессивных мер возмездия к представителям буржуазии поименованных государств, проживающих на территории Советской России»[217].

Значительное внимание проблеме репатриации уделяли и Всероссийские съезды Советов. 4 июня 1918 г. V Съезд принял «Приветствие русским военнопленным, находящимся в разных местах». Текст послания завершался резолюцией, обязывавшей советскую власть «и при самых трудных условиях сделать все возможное для обеспечения братьев-военнопленных»[218]. Затянувшееся решение вопроса, к которому добавилось интернирование в Германии красноармейцев, стало темой обсуждения на VIII Съезде Советов в феврале 1920 г. В обращении «Ко всем гражданам РСФСР, находящимся за границей» делегаты выражали уверенность, что, «вернувшись в Россию, бывшие военнопленные и интернированные займут свое место в рядах строителей коммунизма». В резолюции ВЦИК было поручено «принять все зависящие меры к ускорению возврата военнопленных и интернированных»[219].

I.4 «Борьба за военнопленных равноценна фронтовому сражению»[220]: солдаты и офицеры русской армии в «европейской гражданской войне»

Досрочное окончание войны на Восточном фронте не принесло русским военнопленным быстрого освобождения и столь желанного возвращения на родину. Растянувшаяся на несколько лет репатриация стала предметом сложной игры различных политических сил: Германии, Советской России, антибольшевистских правительств, стран Антанты и новых государственных образований на обломках Российской империи. Опираясь на тезис Й.Баура, можно утверждать, что военнопленные старой армии способствовали переносу конфликтных линий гражданской войны в России не только на внутриполитическую ситуацию в Германии[221], но и на европейскую политику в целом.

ВОЕННОПЛЕННЫЕ В ПЛАНАХ ГЕРМАНИИ И СОЮЗНИКОВ

После заключения перемирия на Восточном фронте положение победителя и огромная разница в численности немецких и русских пленных позволили Германии определять порядок репатриации в соответствии с собственными планами задержать дешевую рабочую силу вплоть до окончания войны на западе. У. Хинц характеризует подобную ситуацию как «пик радикализации военного плена», когда «граница между военным институтом и экономическим рабством стала максимально подвижной»[222]. В соглашении от 25 января 1918 г. советской делегации была навязана первоочередность возвращения всех раненых и больных военнопленных