О любви побеждающей - Елена Викторовна Кононенко

из угла в угол, ища выхода, так и он, прихрамывая, метался с одной стороны тротуара на другой, не опуская горящих глаз с окон. Но видел Юрко лишь пестрые занавески и за ними — тени… И каждая тень казалась ему Наталкой.

Немецкий патруль подошел к нему и схватил за плечо.

— Что ты тут делаешь, мальчишка? — спросил солдат грозно и опустил руку: он узнал юного хромого сапожника, который превосходно чинил обувь.

— А-а? — пробасил он. — Кого ты ждешь?

— Господин Мерц приказал мне сделать набойки к вечеру, — ответил Юрко по-немецки. Он знал язык.

— Господина Мерца здесь нет, — пробормотал патруль, — у него вечеринка дома… Немножко веселятся… — и резко засмеялся, — Ступай, ступай!

«Наталка там… У Мерца!» — как иглой укололо Юрко. Больше он не сомневался в этом. Офицер Мерц был самый подлый из всех их… Хозяйка, в квартире которой поселился немец, рассказывала, как он раздавил ногой котенка. Дети принесли с улицы маленького голодного котенка. Котенок пищал. Мерц ворвался в сени и раздавил его прямо каблукам на глазах детей. И вообще о нем ходили дурные слухи. Он встретил на дворе пятилетнюю девочку, дал ей леденец и стал ее щекотать. Сначала она смеялась, потом заплакала, потом кричала. Когда он ее выпустил, у нее было синее личико. Она упала и долго билась, как рыбка, выброшенная на песок…

«Подождите… Дождетесь!» — задыхаясь повторял Юрко, сжимая кулаки.

…Он вернулся домой и сразу же прошел к своему сапожному ящику.

— Мама, — сказал он, пряча глаза, — Мерц велел мне принести сапоги…

— Боже мой! Да ведь вечер на дворе… Куда ты?

«Только бы увидеть, только бы увидеть, спасти…» — стучало в его разгоряченном мозгу. Как спасти — об этом он не думал. У него даже не было никакого оружия, ни гранаты, ничего… Только один кривой сапожный нож в кармане, о котором Юрко даже не вспомнил.

В домике с палисадником, где жил Мерц, кто-то играл штраусовский вальс, мягко светилась лампа под желтым абажуром и казалось — там, за окном, семья мирно коротает свой вечер.

Юрко постучал и вошел в комнату, держа впереди себя сапоги Мерца.

— Господин Мерц, господин Мерц, — хриплым от волнения голосом сказал он, — я принес вам сапоги…

Мерц раскладывал пасьянс. Он поднял лицо, налитое тяжелым хмелем. На столе качались в графинах цветные настойки и беспорядочно сдвинуты были тарелки с недоеденной закуской. Приятель Мерца играл на пианино. Он был тоже пьян и пальцы его попадали мимо клавиш. Третий немец валялся на диване и курил трубку.

«Ее здесь нет!» — в отчаянии думал Юрко и вдруг увидел дымчатое платьице и еще что-то белое — на полу, в углу… Задрожав всем телом, схватил он эту маленькую охапку одежды и прижал к себе. Мерц с изумлением смотрел на мальчика и вдруг расхохотался.

— Бьюсь об заклад, — вскричал он, вскакивая, — что этот маленький сапожник понимает толк в девочках? Эй, ты! Хочешь немножко повеселиться? А?

Какая-то шальная мысль пришла в пьяную голову Мерца, пресыщенного развлечениями, и он развеселился.

— Послушайте, Карл, Франц! — обратился он к приятелям. — Надо быть великодушными: устроим свадьбу этому хромому мальчишке? Ха-ха! Это будет веселая маленькая оперетта! Карл, зажигай свечи! Франц, наливай бокалы! Я приведу невесту…

Мерц, пошатываясь, распахнул дверь в соседнюю комнату. Через секунду он со смехом втащил Наталку…

Она была нагая. Тонкое, полудетское тело ее было разрисовано какими-то странными узорами и змейками — зелеными, красными, оранжевыми… Потешаясь над ней, подлецы размалевали ее красками… Сквозь эту цветную сетку проступали крупные синяки — следы надругательства над юным телом. Светлые Наталкины волосы рассыпались. Лицо — мертвенно бледное и на нем — огромные, сверкающие безумным блеском глаза. Сейчас они были страшные, черные. Не мигая, смотрели они в одну точку…

Юрко рванулся и замер. Она увидела его, узнала. Порывистым движением прикрыла растрепанными косами свое тело и застонала.

— Не смотри на меня, — безмолвно молила Наталка. Он опустил глаза и съежился. Он был потрясен, раздавлен.

— Бьюсь об заклад, — гоготал Мерц. — Они пришлись друг другу по вкусу! Ха-ха-ха! Смотрите, как они опускают глазки. Русские Ромео и Джульетта! Карл, давай сюда свечи… Где вино? Франц, туш, туш!

И потом было что-то совершенно нелепое, дикое. Их поставили рядом. Над ними держали зажженные свечи и горячий воск капал на их головы. Им поднесли к губам бокалы, о края которых стучали их зубы. Франц барабанил на пианино и все три немца осипшими голосами пели какую-то скабрезную песенку; прерывая ее скотским смехом.

Несколько раз мальчик нащупывал в своем кармане кривой сапожный нож. Ему хотелось полоснуть эти красные, налитые пивом морды… Хоть одну из них! Хоть один раз! А потом будь, что будет… Но он отдергивал руку. Боялся за Наталку.

Немцы устали смеяться.

— Вышвырни сопляка на улицу, Мерц! — предложил Франц, которому, надоело бренчать на пианино.

Но Мерц, довольный своей выдумкой, был настроен благодушно.

— Свадьба так свадьба! Неправда ли, — не унимался он, гадко подмигивая мальчику и хлопая его по животу.

— Спокойной ночи, крошки! — крикнул он, втолкнул Юрко и Наталку в соседнюю комнату и повернул ключ в двери.

…Они стояли рядом, испуганно дыша.

— Одень! — стыдливо шепнул мальчик, протягивая ей свое пальто.

— Умру я… — зашептала Наталка и благодатные слезы брызнули из ее неподвижных глаз.

— Умрем вместе, — ответил он почти беззвучно. Нервы Юрко не выдержали. Он сполз на пол, сел у ее ног и заплакал.

— Прости меня, — шептал он горько, — я давно хотел сказать, давно… скажи что-нибудь… скажи словечко!

— Юрко…

— Наталка!

Будь благословенна ты, золотая Жар-птица настоящей любви! Будь благословенна ты во веки веков. Нет, не в силах умертвить тебя никакие темные силы. Не в силах поругать тебя никакое фашистское отродье.

Юрко вскочил. «Бежать! Бежать! Пусть ценой новых мук, пусть ценою смерти, но бежать. Бежать и мстить!».

Он приложил ухо к двери. Пьяные немцы храпели. Он с упрямой, почти мужской силой схватил за руку Наталку.

— Мы уйдем, слышишь? Мы уйдем в лес… к партизанам. Я не знаю, где они… но мы найдем их… мы должны их найти! Ты слышишь меня, Наталка? Мы поползем кукурузным полем… Ты слышишь меня, Наталка? Ты должна найти силы… Я понесу тебя, когда ты не сможешь больше итти. Мы будем мстить им… проклятым… всю жизнь… за тебя… за все!

Он осторожно открыл окно.

Они бежали под покровом ночи.

…И вот он очнулся, окровавленный, исцарапанный, обессиленный, в лесной партизанской землянке. Над ним склонилось чье-то бородатое лицо.

— Ну вот и славно, — сказал чей-то густой, незнакомый голос. — А мы, когда нашли вас в овраге, подумали — кончено…