Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

этого в его глазах постоянно читался страх. Не за свою жизнь, а за то, что не успеет завершить задуманное. Но судьба как будто специально хранила этого человека, ведя его к поставленной цели. Она была, наконец, достигнута на Гаагской конференции.

Хендерсон еще 9 августа сообщил Бриану и Штреземану, что англичане планируют начать эвакуацию своих частей уже 15 сентября и полностью завершить ее к Рождеству 163. Но оставались еще французы и бельгийцы. Последние ждали, что скажет Бриан. А он опять стал юлить. Бриан то требовал финансовых гарантий, то говорил, что готов к выводу французских войск только из третьей зоны, оставляя вторую на потом. Затем появился французский меморандум о будущем демилитаризованном статусе Рейнланда, который немцы должны были принять до начала эвакуации 164. Доходило до смешного — Бриан требовал, чтобы какие-то британские части обязательно остались до конца французской эвакуации, иначе английский представитель не сможет больше участвовать в работе Высшей союзной комиссии для Рейнланда. Много копий было сломано вокруг вопроса о том, за чей счет будет осуществляться вывод войск. Немцы готовы были платить за это, но требовали, чтобы им назвали точные сроки окончания эвакуации. Бриан называл все время разные даты. После десяти дней проволочек Хендерсону все это надоело, и он решил договариваться со Штреземаном о сепаратной английской эвакуации 165. Это произвело впечатление на французов. Им совсем не хотелось оставаться один на один с Германией. Бриан сдался. Вечером 29 августа он приехал в курортный Схвенинген, где остановился Штреземан. Там, глядя с балкона гостиницы Kurhaus на море, Бриан дал обещание, которого Штреземан ждал от него уже несколько лет. Бриан подтвердил, что последний французский военнослужащий покинет Рейнланд к 30 июня 1930 года 166), то есть на пять лет раньше установленного Версальским договором срока. На следующий день в Гааге был подписан четырехсторонний протокол, в котором говорилось, что британские и бельгийские войска, а также французские из второй зоны будут эвакуированы до конца 1929 года. Из третьей зоны оккупации французские части начнут эвакуацию сразу вслед за ратификацией германским и французским парламентами гаагских репарационных соглашений и закончат не позднее конца июня следующего года 167.

Теперь немцы точно знали, когда последний солдат оккупационных войск покинет германскую землю. Оставался, правда, еще Саар, находившийся под управлением Лиги Наций. Но там надо было ждать плебисцита, который по Версальскому договору был намечен на 1935 год. К концу 20-х годов немецкие и французские политики уже прекрасно понимали, что результат народного волеизъявления будет в пользу Германии 168, и Штреземан несколько раз поднимал вопрос о досрочном возвращении Саара. Ближе всего к успеху он был во время переговоров с Брианом в Туари, где речь шла о возможности возвращения этой территории вместе с выкупом находящихся там шахт. Штреземан пытался включить Саар в повестку Гаагской конференции 169, но против этого выступили французы. Саар не представлял для них территориальной ценности, но французы управляли местными шахтами и уверяли англичан, что поставки саарского угля важны для французской экономики 170. Хендерсон тоже не горел желанием обсуждать еще и Саар на конференции, о чем уведомил германского посла 171. Англичане понимали, что тема Саара затронет многие сложные вопросы, которые могут «похоронить» главные проблемы (репарационный план Янга и эвакуация Рейнланда), по которым намечались положительные решения. Сложности могли возникнуть, например, с поставками саарского угля Франции. Немцы соглашались выкупить свои бывшие шахты у французов, но никто не знал, как быть с определением их стоимости? Цифры, которые обсуждались в Туари, легко могли быть оспорены. Саарские шахты были переданы французам в качестве возмещения за разрушенные немцами французские шахты. Но поставки угля с саарских шахт давно перекрыли все убытки, которые были определены сразу после Версальской конференции. Более того, разрушенные французские шахты давно были восстановлены и давали угля больше, чем до войны. Уголь же с саарских шахт продавался французами в Италию, Швейцарию и даже в Германию. О каком выкупе в таком случае могла идти речь?! Таких сложнорешаемых вопросов было несколько, и Форин Офис подготовил по ряду из них специальный меморандум 172. Немцы и сами понимали неподготовленность саарского вопроса и опасность вынесения его на конференцию. Германский посол в Париже Гёш прямо советовал Штреземану проявить в этом вопросе выдержку и не провоцировать французов 173. В конечном итоге Штреземан согласился с этим, отложив вопрос о возвращении Саара до будущих времен.

Неизвестно, сознавал ли сам Штреземан, насколько быстро он угасает. Планов у него было много. После Гааги он успел съездить в Женеву, где выступил на заседании Лиги Наций. Говорил он с трудом, часто останавливался, чтобы перевести дыхание. Лига слушала тихо и очень внимательно, понимая, что прощается со Штреземаном. Его речь была посвящена будущему Европы. Он видел его в единстве, в таком сообществе наций, где не будет искусственных преград, разделяющих народы. Штреземан говорил о Соединенных Штатах Европы. Идея и название принадлежали Бриану 174, но Штреземан в целом поддержал своего французского коллегу. Он вспоминал, как молодым чиновником ему часто приходилось путешествовать по делам службы из Дрездена в Берлин. В те времена, уже в единой Германской империи, поезд делал вынужденную получасовую остановку на заброшенном полустанке, находившемся на границе Саксонии и Пруссии. С локомотива снимали саксонский двигатель и ставили прусский. Процедура повторялась и на обратном пути. Потом эти анахронизмы исчезли, и ездить из Дрездена в Берлин стало быстрее и комфортнее. Штреземан считал, что в Европе существует много таких же ненужных, искусственных преград, которые мешают ей развиваться, и предлагал начать с создания Европейского таможенного союза 175. Этим идеям удалось осуществиться лишь после Второй мировой войны, а тогда Лига Наций аплодировала Штреземану за смелость мысли, но посчитала ее преждевременной и даже опасной.

Штреземан вернулся в Берлин 25 сентября. И сразу окунулся в напряженную атмосферу партийной борьбы. Он чувствовал, что Германию накрывает волна опасного национализма. Еще в Швейцарии Штреземан посоветовал французской журналистке Женевьеве Табуи съездить в Нюрнберг и поговорить с Гитлером 176. Он хотел, чтобы Европа узнала, какая опасность на нее надвигается. «Сейчас большой спрос на диктаторов, — с сожалением говорил Штреземан. — У меня такое чувство, что я являюсь действительно последней преградой на пути Германии к фашистскому хаосу. Что станется после меня... Но пока я жив, я не могу уйти сам» 177. В Женеве Штреземан обсудил с лидером Демократической партии Эрихом Кохом, входившим в состав немецкой делегации, возможности объединения «всех групп, противостоящих националистическим настроениям» 178. У него