Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

долга. В принципе об этом же договаривались Штреземан с Брианом в Туари, но тогда переговорщики увязывали всю схему с возвратом Рейнланда и собирались осуществить ее без участия Америки. Растущее американское влияние тревожило в те годы многих европейских политиков. Во время беседы с Пуанкаре Штреземан с грустью сообщил, что немцы становятся самой «американизированной» нацией в Европе. В ответ он услышал признание французского премьера: «Я абсолютно согласен с вами, герр Штреземан. Влияние Соединенных Штатов настолько сильное, что мы должны сделать все, от нас зависящее, чтобы предотвратить разрушение индивидуальности каждого из европейских государств. Мы все в Европе страдаем в той или иной мере от того, в каком положении мы находимся по отношению к Соединенным Штатам» 128.

Джилберта такой подход категорически не устраивал. Его, по большому счету, не интересовал Рейнланд. Джилберт настаивал, чтобы немцы не увязывали новое и окончательное урегулирование вопроса репараций с эвакуацией французских войск. Для него важно было зафиксировать общую сумму германских репараций (что не было сделано планом Дауэса), освободив ее выплату от политических страховок 129. План Дауэса, считал Джилберт, выполнил свою главную задачу. Он способствовал восстановлению экономики Германии, которая должна теперь платить по своим обязательствам, «неся за это полную ответственность, без иностранного контроля и без политической гарантии платежей» 130. Джилберт даже полагал, что по новому плану ежегодные германские выплаты могут быть существенно снижены, опасаясь, очевидно, перегруженности германской экономики коммерческими и социальными кредитами.

Для американцев также важно было добиться от французов подтверждения их собственного военного долга, никак не увязывая его с германскими репарациями. Договор об этом, названный соглашением Меллона-Беранже, был подписан еще 29 апреля 1926 года, но Национальное собрание Франции отказывалось его ратифицировать 131. Теперь Джилберт требовал ратификации соглашения Меллона-Беранже. Он считал, что после этого американское правительство могло бы выделить новый кредит для оплаты репараций под обеспечение германских ценных бумаг. А французское правительство могло бы просить министерство финансов США о существенном уменьшении суммы военных долгов при условии их полной оплаты 132. Джилберт, таким образом, предлагал полностью разделить три вопроса — репараций, уплаты военных долгов и эвакуацию Рейнланда. Интересно, что, поступая таким образом, американцы стремились к достижению текущей финансовой и политической стабилизации в Европе, но одновременно, в долгосрочной перспективе, лишали себя мощных рычагов воздействия на дальнейшее развитие ситуации 133. Позиция Джилберта с энтузиазмом воспринималась в Германии. Ялмар Шахт уже видел перспективу полного выхода из-под контроля Франции и Англии. «Настал удобный психологический момент решить разом все наши проблемы, — писал он Штреземану в сентябре 1928 года. — Важнее сумм, стоящих на кону, является возможность вернуть себе абсолютную международную свободу» 134. Тогда еще никто в Германии не знал, куда клонит доктор Шахт.

Все проблемы, связанные с окончательным решением вопроса германских репараций, должен был решить Комитет экспертов под председательством Оуэна Янга, который впервые собрался в Париже 11 февраля 1929 года. Надо сказать, что совещание экспертов сразу выявило серьезные разногласия между его участниками. Союзники, которые теперь называли себя странами — кредиторами Германии, не хотели уменьшать размеры причитающихся им выплат, а представлявший Германию Шахт твердо стоял на том, что такие суммы немцы выплатить не в состоянии. Отчасти Шахт был прав, и виноваты в сложившейся ситуации были сами страны-кредиторы. План Дауэса, как известно, предусматривал выплату репараций из разных источников — доходов от экспорта, железных дорог, налогов. На практике же немцы расплачивались из тех кредитов, что им предоставляли, главным образом, американцы. Сумма этих кредитов ко времени начала работы Комитета экспертов приближалась к 15 миллиардам золотых марок 135. Сбывались мрачные предчувствия Джилберта. Немцы отказывались платить ежегодные репарации в том объеме (2,4 миллиарда марок), который требовали Англия, Франция и другие кредиторы. Сразу после пасхальных каникул представитель Англии лорд Ревельсток предложил вообще прервать работу конференции. И тут стало ясно, что задумал Ялмар Шахт.

Еще в феврале глава немецкой делегации экспертов стал вести в Париже разговоры о том, что с теми ограниченными ресурсами, что были в распоряжении Германии, она не сможет платить по долгам. Поэтому Германии необходимо вернуть ее бывшие колонии и данцигский коридор. Шахт говорил об этом очень осторожно, не желая вызвать преждевременный скандал. В Берлине узнали об этих разговорах 1 марта, когда один из членов германской делегации докладывал правительству о прогрессе на переговорах. С его слов выходило, что поднимать эти вопросы немцев подталкивали американцы, хотя информированные американские журналисты сообщали домой, что Шахт, должно быть, «съехал с рельс», если собирается стать «автором политических изменений на карте Европы» 136. Штреземан (как и канцлер Мюллер) испугался подобных разговоров и запретил немецкой делегации вести их в Париже, поскольку, как он писал, «было бы нетерпимо — и очень вредно для дальнейшего решения этих вопросов — если бы конференция экспертов... в конечном итоге провалилась из-за подозрений, будто Германия все испортила, пытаясь превратить конференцию в политическую» 137. Обсуждение политических проблем совсем не входило в компетенцию германских финансовых экспертов, и Шахт явно превышал свои полномочия, хотя его взгляды сами по себе и не противоречили взглядам Штреземана. Тогда Шахт обходным путем, используя связи бывшего германского статс-секретаря по иностранным делам Кюльмана (того, что вел переговоры в Брест-Литовске), 14 марта дал знать Остину Чемберлену 138, что Германия сможет выплачивать требуемые суммы, если Союзники вернут ей утерянные африканские колонии 139 и пересмотрят восточную границу с Польшей. Кюльман не касался в своем письме последнего вопроса, но его поднимал в разговорах Шахт, и об этом написала The Times 140. Скандал на конференции удалось предотвратить благодаря невозмутимой позиции Чемберлена, который не стал делать шум из полученной им информации. Чемберлен сразу связался со Штреземаном и, узнав, что германское правительство не стоит за игрой Шахта, успокоился сам и успокоил итальянцев и французов 141.

Трудно сказать, на что надеялся Шахт, затевая подобную игру. Возможно, он рассчитывал на поддержку американцев или на молчаливое согласие французов, которым нужны были деньги для уплаты военных долгов (у них подходили сроки уплаты, и очередная затяжка могла отрезать их от заокеанских кредитов). Были также предположения, что таким образом Шахт пытался строить собственную политическую карьеру. Говорили, что после исключения из Демократической партии он стремился заручиться поддержкой правых националистов, втайне желая унаследовать кресло Гинденбурга 142. Националистам, безусловно, нравилась показная решимость Шахта, утверждавшего, что в случае возникновения социальных протестов и волнений в Германии «надо будет просто стрелять» 143. Но доводить работу Комитета экспертов до разрыва Шахт не собирался,