РККА: роковые ошибки в строительстве армии. 1917-1937 - Андрей Анатольевич Смирнов

Наличие у 63 % курсантов приема 1930 года лишь низшего образования и отсутствие у 14 % их образования вообще, значится в тезисах доклада начальника ГУ и ВУЗ РККА Б.М. Фельдмана об итогах 1930/31 учебного года, затрудняло усвоение и стрелкового дела, и топографии, и тактики. Показательна последовательность перечисления в этих тезисах «основных недочетов», «характерных» и для «выпускаемых командиров прошлых лет» и для выпуска 1931 года. Непосредственно за «недостаточной общеобразовательной подготовкой» идут «непрочные навыки быстро ориентироваться на местности и в обстановке, четко и кратко отдавать приказания», «неумение грамотно и быстро составлять письменные распоряжения, кроки, схемы» и «слабая подготовка в ведении пулеметного огня с закрытых позиций» (требовавшего хорошего знания математики. – А.С.)263. «Имеются совсем не разбирающиеся в карте, не знакомы с компасом, не умеют высчитывать процентов», – указано в докладе комиссии помкомвойсками СКВО М.Д. Великанова об итогах обследования в январе 1932-го Орджоникидзевской пехотной школы (где 52,2 % курсантов осеннего приема 1931 года были вообще без образования) 264…

Проверенные в апреле 1934 г. курсанты 3-го курса Среднеазиатской объединенной военной школы задачи по управлению пулеметным огнем решать научились, но нехватка общего образования все равно сказывалась: расчеты выполняли медленно, нужные данные в таблицах искали долго, линейкой пользовались несноровисто, графические документы из-за все еще «неуверенного владения карандашом» оформляли медленно… Явной выглядит и связь между двумя фактами, отмеченными в тезисах доклада начальника Ленинградской пехотной школы И.И. Кальвана на заседании РВС СССР 16 апреля 1932 г. – между «низким общеобразовательным уровнем поступающих» и «неумением курсантов-разведчиков просочиться, высмотреть и донести»265.

Вообще, подчеркивал 25 апреля 1936 г. врид начальника 2-го отдела УВУЗ РККА полковник С.С. Гулевич, существует «закономерная зависимость между качеством подготовки выпускников и степенью их же подготовленности ко времени поступления в школу». К примеру, «большой процент» курсантов артиллерийского отделения Орджоникидзевской объединенной военной школы (бывшей пехотной), получивших на апрельских выпускных испытаниях 1936 года «одну и более плохих оценок, во многом объясняется» тем, что «в 1932 г. при поступлении в школу эти курсанты имели крайне низкую общеобразовательную подготовку» («самоучки, прошли ликбез или 2–3 группы [так в советской школе до 1934 г. именовались классы. – А.С.] гражданской школы»)266.

«Стремление иметь политически благонадежных командиров, – подвел в 1934 г. общий итог русский военный писатель полковник А.А. Зайцов, – приводит к замещению командных должностей лицами, по своему происхождению и подготовке как раз-то наименее подготовленными к их занятию. Командиры же, получившие общую и специальную военную подготовку, с точки зрения коммунистической партии – ненадежны. И из этого тупика выхода нет, и в этом основной порок Красной Армии. Конфликт между потребностями армии и требованиями правящей СССР коммунистической партии неразрешим [выделено мной. – А.С.]. При желании иметь «пролетарский» командный состав нужно считаться с его безграмотностью. При желании иметь подготовленных, в современном смысле этого слова, командиров нужно бросить «пролетарские нормы»…»267.

Проведенные в 1931–1932 гг. принудительные «специальные наборы» в военные школы лиц, которые одновременно были бы и коммунистами, и рабочими (или вчерашними рабочими) и обладателями хотя бы неполного среднего образования, «выходом из тупика» стать не могли и не смогли: таких лиц в СССР было слишком мало. И так большинство набранных пришлось снимать с учебы в гражданских вузах, техникумах и на рабфаках (куда их в свое время тоже направили для увеличения «пролетарской прослойки»). Уже спецнабора 1931 года – часть которого поглотили школы ВВС – хватило лишь на 7 специальных школ сухопутных войск (4 артиллерийские, 2 бронетанковые и 1 школу связи), да и их первые курсы спецнабором удалось укомплектовать лишь частично. При этом среднее образование было лишь у 50 % присланных туда по спецнабору; 26 % имели неполное среднее, а 24 % курсантов спецнабора сухопутных школ (на 100 % состоявшего из членов и кандидатов в члены ВКП(б) и на 95,8 % – из рабочих) пришлось все же рекрутировать из лиц с низшим образованием. К 11 января 1932 г. среди курсантов спецнабора сухопутных школ оказалось даже около 40 человек (1,4 %) совсем без образования268…

В 1932-м коммунистов из рабочих со средним или неполным средним образованием удалось наскрести еще меньше; такие лица составили лишь 70 % спецнабора этого года269. Уровень их реальных знаний тоже был ниже; так, если в 1931 г. из курсантов спецнабора, прибывших в 1-ю Ленинградскую артиллерийскую школу, неудовлетворительные знания по арифметике, алгебре и геометрии показали соответственно 21 %, 55 % и 59 %, то в 1932-м – 43 %, 74 % и 82 % (а «по русскому языку с неудовлетворительными познаниями, доходящими у отдельных лиц почти до безграмотности, оказалось» 35 %)270.

Вообще, у тех лиц со средним или неполным средним образованием, которые вышли из рабочих (и которые встречались тогда, как правило, среди студентов техникумов, рабфаков и вузов), контраст между формальным образованием и реальными знаниями был особенно велик. Ведь в те времена – когда «в средней школе черт знает что делалось», а «пролетариев» в высшую и среднюю специальную школу тянули буквально за уши и требования при приеме и учебе предъявляли к ним чисто символические – и на рабфаке и в вузе могли учиться (и «учились») и совершенно безграмотные выходцы из рабочей среды. Это из них получались потом помянутые И.П. Уборевичем инженеры и техники, «которые не знали, под каким соусом едят термодинамику, не знали дробей»…

Впрочем, из приведенных выше цифр видно, что идея спецнаборов в конечном счете вылилась все в тот же «классовый подбор», что главным критерием при спецнаборах оказалось все же не наличие среднего образования, а «социально-классовое лицо» и партийность.

Дальнейший поиск способов разрешить неразрешимый «конфликт между потребностями армии и требованиями правящей СССР коммунистической партии» свелся (как и следовало ожидать) к чистой маниловщине.

Ужасающие результаты учебы «пролетарских кадров», принятых в военные школы в 1931 г. – наиболее безграмотных с середины 20-х, – в феврале 1932-го заставили-таки Б.М. Фельдмана заявить, что «необходимо добиться во что бы то ни стало, чтобы набор 32 года дал бы» курсантов «с обязательной грамотностью не ниже семилетки» (выделено мной. – А.С.). Но «повысить требования к общеобразовательному уровню поступающей в школы молодежи» Фельдман собирался… «всемерно повышая и улучшая партийно-комсомольскую, рабочую (дети рабочих и военнослужащих) и колхозную прослойку»!271 Перестать обманывать самих себя никак не решались. Приведя в проекте своего доклада на пленуме РВС СССР осенью 1932 г. огромные цифры рабочей и партийно-комсомольской прослойки, Фельдман заученно провозглашал, что «в целом» комплектование военных школ «дает такой состав курсантов, с которым можно добиться самых высоких результатов в боевой подготовке». В датированном мартом 1932 г. акте инспектирования Бакинской пехотной школы – зафиксировавшем, что 59 из