РККА: роковые ошибки в строительстве армии. 1917-1937 - Андрей Анатольевич Смирнов

«Оценивая теперь учебную команду старой армии, я должен сказать, что, в общем, учили в ней хорошо, особенно это касалось строевой подготовки. Каждый выпускник в совершенстве владел конным делом [в кавалерийских частях. – А.С.], оружием и методикой подготовки бойца»441 — к этой известной оценке Г.К. Жукова (окончившего в 1916 г. учебную команду 5-го запасного кавалерийского полка) добавить, в общем-то, нечего. Разве что точно такую же оценку П.Н. Краснова: «[…] В большинстве полков эти команды были превосходны […] по строю, стрельбе, по знанию уставов, в кавалерии по езде, по поведению – команды эти действительно были образцовыми для всего полка»442.

Получив такую подготовку, русские унтер-офицеры кануна Первой мировой – эти, повторим, главные учителя солдата и мелких подразделений – не только обладали «нужной сноровкой», «вышлифованностью и ловкостью автомата»443, но и оказывались исключительно дисциплинированными. После боя, писал командовавший в 1914 г. 16-й ротой 106-го пехотного Уфимского полка А.А. Успенский, «обязанности офицеров исполняли мои кадровые унтер-офицеры и только благодаря им в эту ночь все полевые посты, караулы и заставы точно заняли указанные мною места и окопались, вполне приготовясь, в случае появления противника, встретить его. Чувство долга и присяги и старая дисциплина преодолевали все!»444

Соответственно, русские унтер-офицеры кануна Первой мировой не только умели преподать солдату всю его науку, но и делали это с неумолимой требовательностью.

Характерны воспоминания П.В. Шапошникова, служившего в 1912–1913 гг. младшим офицером 11-й роты 128-го пехотного Старооскольского полка: оба взводных командира его полуроты (старшие унтер-офицеры Чернуха и Днестрянский) оказались «учителями «Божиею милостью» – умевшими и делать все сами, и учить показом, и проявлять требовательность. «Да ты не бойся! Смотри, как я делаю», – кричит Чернуха, в десятый раз прыгая через кобылу и кружась на турнике, перед грузином Махарадзе […] И на смотру месяцев через пять Махарадзе показывал «класс» по прыжкам через кобылу»445… «[…] Я тоже был фейерверкер, тоже был в учебной команде, – развил 17 апреля 1940 г. на совещании в ЦК ВКП(б) тему, поднятую С.И. Обориным и Ю.В. Новосельским, бывший старший фейерверкер 9-й артиллерийской бригады командарм 1-го ранга Г.И. Кулик, – и я убежден, что те, которых я учил, до самого гроба будут помнить как я их учил»446. То, что это не пустые слова, подтверждал, например, Маршал Советского Союза И.Ф. Баграмян – признававшийся в конце 40-х гг., что «знание «военных азов» – полевого устава, строевой подготовки, шагистики, ружейных приемов, обязанностей часового, разводящего, […] часового и подчаска полевого караула, дозора и секрета» сохранилось у него с 1916 г.447 – то есть с тех пор, как это знание было раз и навсегда было вложено в него «унтерами» 116-го запасного батальона…

Не раз посещавший Россию в начале ХХ в. германский офицер Г. фон Базедов, описывая учение ратников Государственного ополчения, тоже счел необходимым подчеркнуть, что кадровые ефрейторы и унтер-офицеры, «видимо, старались изо всех сил как можно лучше обучить их ружейным приемам». Он же отметил и еще одно проявление требовательности русских унтер-офицеров – «бесконечные упражнения в прицеливании» на стрелковых приборах, проводившиеся в Петербурге после Русско-японской войны448.

В общем, даже такой жесткий критик русской армии, как Генерального штаба полковник Н.В. Колесников, и тот не смог не признать (в 1932 г.), что «строевое обучение, стрелковое дело и т. д.» после войны с Японией были поставлены «отлично»449 (под «и т. д.» явно понимались все остальные виды боевой подготовки: ведь дальше Колесников противопоставлял этому «и т. д.» подготовку политическую). И в этом была прежде всего заслуга требовательных русских унтер-офицеров.

При этом требовательность «унтеров» начиналась с требовательности к дисциплине солдат. Не зря в 1914 г. эти последние «гораздо больше боялись своих фельдфебелей, взводных и отделенных командиров и еще больше ефрейторов, самого маленького начальства, чем офицеров»450… Дисциплинируя солдата, унтер-офицеры, естественно, применяли ту же методику, по которой дисциплинировали их самих (именно это подразумевал Г.К. Жуков – или редактор его мемуаров – когда по-советски неодобрительно отмечал, что выпускников учебных команд учили добиваться, «чтобы солдат был послушным автоматом» и что они поэтому «владели «практикой» по воздействию на подчиненных в духе требований царского воинского режима»451). Опять шли в ход неукоснительное поддержание внутреннего порядка и интенсивная строевая подготовка.

Представление о внутреннем порядке дают, например, воспоминания полковника Д.И. Ходнева о его службе в 1906–1907 гг. младшим офицером 7-й роты лейб-гвардии Финляндского полка: «Открываю дверь. Дневальный, подметавший у входа сор, – наводя последнюю чистоту перед приходом г.г. офицеров, – завидя «начальство», бросает швабру в угол и зычным голосом [здесь и далее выделено мной. – А.С.] кричит: «Встать! – Смирррно-о-о-о!!» Стихает, мгновенно, шум и говор. Все вскакивают. Полнейшая тишина. […]

Откуда-то «выныривает» молодцеватый дежурный по роте и, поправляя на ходу барашковую шапку с андреевской звездою: «За Веру и Верность» и полковым отличьем: «За Филиппополь, 5-го января 1878 года», – учебным шагом, «печатая с носка», подходит с рапортом. Остановка. Выдержка и – отчетливый, «комнатным голосом», рапорт: «Ваше Высокоблагородие! В 7-ой роте, во время дежурства, происшествий никаких не случилось». Затем – шаг в сторону, чтобы дать дорогу. «Здравствуй, Мусенков!» – «Здравия желаю, Ваше Высокоблагородие», – весело и громко чеканит он в ответ. […]

В помещении все аккуратно прибрано; везде полный порядок. […] Правильными рядами стоят койки, аккуратно застланные темно-серыми, с вишневыми полосами, одеялами; а около них, в головах, – столики; в ногах – табуреты. […] В простенках, ощетинившись остриями штыков, четко стоят в пирамидах винтовки, безукоризненно вычищенные и в меру смазанные; затворы, по уставу, открыты; курки повернуты – налево»452.

А вот результаты строевой шлифовки. «Всем известно, – писал начавший службу в 1913 г. в 97-м пехотном Лифляндском полку подполковник А.Г. Невзоров, – что выправка, полученная на военной службе, надолго оставалась даже тогда, когда солдат уходил в запас»453. Справедливость этих слов подтверждают воспоминания генерал-майора великого князя Андрея Владимировича, генерал-лейтенанта К.М. Адариди и даже перешедшего в РККА и свысока отзывавшегося о старой армии генерал-лейтенанта М.Д. Бонч-Бруевича. «Та военная выправка, какая им давалась в батарее, – писал о своих солдатах первый из них, командовавший в 1910–1911 гг. 5-й батареей лейб-гвардии Конной артиллерии, – оставалась потом у большинства на всю жизнь; при мобилизации мы сами могли убедиться в этом…»454. Убедились в этом и другие два мемуариста. В возглавлявшуюся Адариди 27-ю пехотную дивизию по мобилизации летом 1914 г. прибыли люди, «не забывшие еще то, чему их учили, не утратившие выправки и не отвыкшие от дисциплины»455. То же самое увидел тогда и командир 176-го