Мятежники крейсера «Память Азова». 1906 год - Владимир Виленович Шигин

Пленных мятежников я сразу стал сажать в кормовую рубку. Проиграли снова „сбор“, и я скомандовал: „ученики с винтовками на правые шканцы, постоянный состав на левые, без оружия“. Ученикам я приказал ружья взять наизготовку: две половины команды стояли одна против другой. Некоторые мятежники, бросив ружья, оставили в одежде револьверы. Скомандовал „смирно“ и стал наизусть поименно выкликивать комитет и дружину и сажать всех в кормовую рубку. Многие мятежники поначалу попрятались в катерах на рострах, внизу, в коечных сетках. Их вылавливали и обезоруживали. Тянуть это положение было нельзя. Мятежники еще имели силу.

Чтобы сразу занять людей, я скомандовал: „постоянному составу паровой катер и оба баркаса к спуску изготовить“. На „Памяти Азова“ все шлюпки спускались вручную, что требовало участия большого числа людей. Вооруженных учеников я перевел повыше, на мостики, ростры, коечные сетки. Пока я спускал шлюпки, был приготовлен наряд из артиллерийских квартирмейстеров и учеников для конвоирования главных мятежников на берег. Шлюпки спустили, на баркас в весла я посадил членов комитета и дружины и других главных мятежников, на которых команда указывала как на зачинщиков. На кормовом сиденье, транцевой доске и загребной банке сели вооруженные конвоиры с винтовками.

В общем, потери в команде не были большими. Я не помню точно цифры, но сдается мне, что убитых было не более десяти.

В это время ко мне прибежали снизу и сказали, что лейтенант Лосев просит дать ему шлюпку для съезда на берег. Я приказал подать вельбот № 2. На него с балкона сели Лосев, два артиллерийских квартирмейстера и еще кто-то и отвалили на берег. На берегу Лосев дал знать властям о положении на крейсере. В Ревеле в это время не без основания ожидали бомбардировки крейсером города. Пехотные части были рассыпаны возле берега бухты редкой цепью, „под артиллерийский огонь“. Никого с берега в море и обратно не пропускали.

Отправив на берег главных мятежников, я продолжал производить аресты. Дальше было невозможно в этой обстановке производить следствие и точно разбираться, кто был причастен к мятежу, и я решил просто свезти на берег и там арестовать весь постоянный состав команды, оставив на корабле лишь необходимое число людей, для поддержания паров и освещения, из наиболее надежных. Мичман Сакович занимался организацией службы в низах и установлением вахты в машинах и кочегарках.

В это время к нашему борту пришло первое судно из гавани. Это был крейсер пограничной стражи „Беркут“ под командой капитана I ранга Шульца. Он вооружил свою немногочисленную команду и предложил мне взять „сколько угодно мятежников. На „Беркут“ я передал раненых на носилках. Снесли и тяжело раненного Мазурова. На „Беркут“ я сдал большую часть списываемого постоянного состава.

Наш корабль в это время представлял собой безобразный вид: верхняя палуба загромождена разнесенными гинями и талями. Почему-то разнесены были пожарные шланги, шлюпбалки вывалены за борт, на шканцах стояли носилки с ранеными. Команда была одета как попало. Я стоял на верхней площадке правого трапа с наганом в руках. Отсюда я распоряжался „ликвидацией“ бунта. Одним из первых с берега прибыл полковник корпуса морской артиллерии Владимир Иванович Петров. Он был заведующим обучением на судах отряда и случайно отсутствовал на корабле по службе, в ночь восстания. Петров вбежал по трапу и горячо обнял меня. Владимир Иванович всегда благоволил ко мне и часто со мною беседовал. Я его обожал и всегда к нему прислушивался. Он был искренне рад видеть меня живым. Этот чудный человек, великан, похожий на Петра Великого, был точно сконфужен, что не был с нами ночью. „Я приехал помочь, распоряжайтесь мною“ – сказал он мне. Я, конечно, сразу же стал спрашивать его советы и указания“».

Несколько комментариев к этой части воспоминаний Н. Н. Крыжановского. Во-первых, настоящие имя Коптюха все же было Оскар Минес, а Коптюх лишь «партийная» кличка. На самом деле трудно с еврейской фамилией поднимать русских матросов на бунт против русского царя, куда легче делать это, притворившись своим. Оскар Минос родился в Одессе. Вначале он работал слесарем, но познакомившись с каким-то старым народовольцем, решил, что революция куда интересней, чем вкалывать с утра до ночи на заводе. Вскоре, ставший социал-демократом, вчерашний слесарь уже вел революционную работу по всему Причерноморью, в том числе и в Севастополе, Одессе и в Николаеве. Минос весьма удачно маскировался под этакого приблатненого «братишку», для чего переодевался в матросскую одежду, пересыпал речь солеными словечками. Минос был смел и неистово жесток. Больше всего ему нравилось расстреливать из револьвера зазевавшихся полицейских. Когда он «засветился» на Черном море, то был отправлен на отдых в благодатную Швейцарию. После заслуженного отдыха Оскар Минос был переброшен на новый участок работы – на Балтику. Именно там, в наступающем 1906 году, должен был состояться решающая битва за флот.

При этом у Минеса-Коптюха, как и у его предшественников Фельдмана и Березовского (на броненосце «Потемкин») и лейтенанте Шмидте (на крейсере «Очаков») была явная мания величия. Напомню читателю, что в 1905 году во время мятежа на броненосце «Потемкин» одесские «студенты» Фельдман и Березовский, прибыв на броненосец тут же «для поднятия авторитета» облачились в унтер-офицерскую форму. Лейтенант Шмидт во время восстания на крейсере «Очаков» облачился в форму капитана 2 ранга, а на следующий день вообще собирался нацепить на себя «для авторитета» вице-адмиральские эполеты. Правда, не успел! Точно также действуют и главари мятежа и на «Памяти Азова» и, прежде всего, Минес-Коптюх, самочинно напяливший на себя мичманскую тужурку. Любопытный нюанс. Минес прибыв на «Память Азова» имел при себе портрет «красного лейтенанта» Шмидта и пачку листков с текстами революционных песен, так сказать, для поднятия революционного духа масс.

Во время своих выступлений перед матросами, Минес неизменно выносил портрет «красного лейтенанта» Шмидта. Сам Минес был при этом, как мы уже говорили, в мичманской тужурке. Он же, как «офицер», рассказал матросам о подвиге своего старшего товарища Шмидта. Портрет одного «красного» офицера и рассказ о нем другого на матросов впечатление произвел. Раздались голоса:

– Уж, ежели и офицеры с нами за революцию, значит дело верное!

Тем временем активисты раздали матросам листки с текстами революционных песен. После этого Минес первым запел, а остальные присоединились, глядя в листки.

После окончания митинга Минес торжественно повесил портрет Шмидта в ходовой рубке крейсера, сказав оторопелым рулевым:

– Отныне это будет ваша