Курортный сезон - Роман Валерьевич Злотников

Машины буквально влетели в небольшой промежуток между двумя группировками.

Сельджуков выскочил из кабины и на ходу, как, наверное, выхватывали саблю из ножен его предки, выхватил мегафон.

Васильев бросился на левый фланг, увлекая за собой солдат и вытягивая их двойной цепочкой, которая через мгновение твердела и становилась стеной щитов, пластиковых забрал, бронежилетов.

— Замполит, — появился рядом ротный.

— Сбегай вниз, к деревне; по рации говорили, что здесь должен быть представитель власти, — и, подняв мегафон, повернулся к толпе.

Васильев кубарем скатился к крайним домам деревни. Там стояло несколько человек.

— Кто здесь старший?

— Я, — выдвинулся один из стариков.

— Да нет, мне надо из…

— Понимаю, — кивнул старик. — Никого нет. Председатель был — уехал, директор — уехал, начальник милиции — тоже уехал.

Васильев оторопело посмотрел на старика, но, не поняв и не додумав до конца все сказанное им, осознал главное — никого из начальства нет.

Сзади рота казалась совсем не грозной и даже беззащитной, сгорбленные спины, стриженые затылки, сапоги все в пыли, застиранные бриджи… Васильев торопился добежать до роты, встать в этот строй, укрепить его хотя бы своим телом.

Сельджуков что-то орал в мегафон.

— Никого, — выдохнул замполит.

Ротный скривился, скрипнув зубами, процедил:

— Плохо.

Толпа перед строем гудела. Потом кто-то закричал, и она двинулась вверх по склону к грузовикам и автобусам.

Сельджуков снял каску и вытер пот.

— Я с ханского плеча дал им пять минут и предупредил, что церемониться не будем.

— Вкатают тебе за самоуправство, - — сказал Васильев.

— Слушай, замполит, — взъярился Сельджуков, — почему у них, — он ткнул мегафоном в отъезжающие автобусы, — власть есть, а у нас нет? Почему в половине случаев ты не найдешь ни одного милиционера или председателя сельсовета, а если и найдешь, так ни за какие деньги они не выйдут, не встанут рядом, не скажут, что им положено? Я, что ли, тут Советская власть?

Васильев помолчал, потом вздохнул:

— Сажай роту.

Сельджуков тряхнул мегафоном, переваривая оставшийся запал, и, поднеся его ко рту, скомандовал:

— Рота, к машинам!

* * *

ВАСИЛЬЕВ разбирал письма.

За окном слышался смех, плеск воды — солдаты мылись. После изнуряющего дня в снаряжении, десятков патрульных километров, занятий вода не просто смывает грязь и пот — вода доставляет наслаждение.

Сельджуков подошел к столу, посмотрел на две неравные стопки, взял маленькую, прочитал адрес на верхнем конверте.

— Звонил в санчасть, у Вилде легкое сотрясение мозга, у Туракулова нога уже зажила, через день-два выпишут, — перебрал несколько писем и насупился.

Васильев молчал. То, что ротный начал издалека, указывало на немалую степень недовольства, но он пока не понимал, чем оно вызвано.

— А, — вдруг взорвался Сельджуков, — что же это такое? Пришел в райсовет, а там сидит этот «комитет». Я говорю — помогите, вокруг фруктов до черта, гниют, а парни уже месяц на тушенке с макаронами сидят. Все молчат, на небритого «комитета» смотрят, а он надулся как индюк: «Мы вас сюда не звали». Что я, сам сюда приехал ради собственного удовольствия, а? — ротный, не дожидаясь ответа, удалился в канцелярию.

Васильев поднялся и вышел на улицу. Солдаты в одних трусах выскакивали из-под шипящих водяных струй и, подхватив сапоги, форму, ремень, босиком взбегали по лестнице в здание. В саду пахло яблоками и еще чем-то ужасно вкусным, сады были залиты светом уходящего солнца. Мир казался умиротворенным. Замполит подошел к воротам и остановился, рассматривая пустынную улицу.

Эта пустота не давала покоя. Сразу по приезде подразделения около ворот все время, а по вечерам особенно, толпились мальчишки, подходили и взрослые, и старики, останавливались, осматривались, степенно переговаривались, но потом мало-помалу улица начала пустеть. Родители отгоняли своих детей от ворот, уходили старики, покачивая седыми головами, случайные прохожие торопливо перебегали улицу перед школой. Внешне все обстояло благопристойно, никаких конфликтов, демонстраций, просто рота и деревня жили как бы на разных планетах. Только однажды старик-садовник, по многолетней привычке время от времени заходивший в школьный сад, на осторожный вопрос замполита ответил: «Когда волки устанавливают свои законы, их выполняют все — и овцы, и пастухи». Замполит попытался сказать, что неплохо бы всем миром устроить охоту на этих волков, на что старик, покачав головой, ничего не ответил.

Около недели назад, ночью, на противоположной от школы стороне села разграбили детсад. Кто-то проник внутрь, побил посуду на кухне, порезал мебель, постельное белье, забрал все, что хранилось в столах воспитательниц. На следующее утро в цистерну, в которой солдаты возили воду из реки для умывания, была кем-то насыпана хлорка. Дневальный первой смены, вставший умыться, чуть не сжег себе глаза.

Стрельчук, каждый вечер бегавший на переговорный пункт, рассказывал, что девушки-телеграфистки, раньше приветливо расспрашивавшие о здоровье молодой мамы, вдруг стали холодно отчужденны, одна из них, подавая бланк заказа, неприязненно спросила; «Это правда, что вы позволили разгромить детский сад?» Стрельчук было опешил, а потом попытался объяснить, что воины ни при чем, но девушка презрительно посмотрела на него и ушла за стойку. А на утро на школьном заборе кто-то написал: «Позор защитникам детоубийц». Сельджуков потом неделю ходил смурной, да и солдаты как-то посуровели.

* * *

— ДЕЖУРНОЕ подразделение, «в ружье»!

У входной двери мелькнула повязка дежурного по роте. Васильев рванулся к подъезду, уже в коридоре столкнулся с ротным. Капитан сказал скороговоркой:

— Стрельчук в больнице. Какие-то сволочи напали по пути с переговорного. Сломали два ребра, — и, пожевав губами, добавил: — Возьмешь отделение и к нему, выясни все поподробнее.

— Зачем отделение? — не понял замполит.

— Одного я тебя не пущу, все! — и, резко повернувшись, Сельджуков скрылся в канцелярии.

Стрельчук лежал в бинтах, под левым глазом кровоподтек.

Васильев поправил сползавший с плеч халат и присел на краешек кровати.

— Товарищ старший лейтенант… — вскинулся Стрельчук.

— Лежи, лежи, — остановил его Васильев.

— Дурацки все вышло, — Стрельчук судорожно сглотнул. — Узнал, что дочку, Оленьку, к врачу носили: четыре триста и рост пятьдесят семь сантиметров, шел в часть, и тут… ничего не помню.

— Ты заметил, кто был?

— Нет, никого не видел.

— Ну лежи, лежи, мы вот тебе тушенки привезли, Вилде посылка пришла, он тебе конфеты передал. — Васильев говорил еще что-то, а сам смотрел на руку в гипсе, на черные круги под глазами лейтенанта от хронического недосыпа, и в голове металась одна мысль: «За что, за что?»

Выйдя из палаты, он увидел главврача. Подошел к нему:

— Как он? Стрельчук?

Главврач развел руками:

— Перелом двух ребер, локтевого сустава, множественные кровоподтеки. Но жизненно важные органы не повреждены.

Васильев кивнул.

— В милицию сообщили?