Очерки Персидской казачьей бригады (1878-1895): по русским источникам - Олег Александрович Гоков

же нельзя не согласиться с тем, что свое «хозяйство» полковник вел довольно рационально. Например, в сравнении с одновременно образованной австрийской военной миссией, «казачье» соединение выглядело предпочтительнее. «К исходу 1879 г. у австрийцев в наличии было 1800 человек войск, у русских – 600 “казаков” и столько же лошадей, причем содержание лошади обходилось вдвое дороже содержания каждого “казака”, – сообщала О. А. Красняк, пересказывая слова А. И. Домонтовича в своей работе. – Следовательно, расходы должны были быть равными. Полковник Адальберт Шоновски-Дешонвайс (глава австрийских инструкторов – О. Г.) израсходовал в 5 раз больше средств, несмотря на это, “казаки” были отлично вооружены и обмундированы, австрийские же сарбазы, по сообщению А. Домонтовича, ходили оборванные. При этом австрийцами было истрачено более 300 тыс. туманов, расход же “казачьего” отряда составил 110 тыс. туманов»[328]. В дальнейшем этот рационализм был потерян, что привело к бесконечным финансовым неурядицам вокруг ПКБ.

Второй проблемой для А. И. Домонтовича стал «мухаджирский вопрос». В августовском рапорте 1880 г. на имя посланника офицер достаточно детально изложил те трудности, которые создавали ему его подопечные. «Весьма удачный опыт (обучения мухаджиров – О. Г.), по всей вероятности, заставил недоброжелателей принять уже непосредственное участие в его расстройстве, – сообщал он. – Дабы мои соображения не казались преувеличенными и безосновательными, приведу в подтверждение следующие факты:

1. В составе “казачьих” частей в настоящее время числится только 300 мухаджиров, все же их число более 1000 человек, из числа которых около 200 человек свободно проживают в Тегеране, не неся никакой службы, но пользуясь своим старым содержанием. Принадлежа к более состоятельным лицам, они, хотя весьма способные к “казачьей”службе, уклонились от поступления в “казаки” и нашли покровительство, оказываемое им из корыстолюбивых видов.

2. Некоторое, весьма малое количество бывших “казаков”, удалившись в бест и считающиеся в бегах, приобрели каким-то образом свидетельства на получение своего старого содержания и так же свободно и без службы проживают дома. Понятное дело, что такого рода факты, весьма неблагоприятно действуют на “казаков”, несущих довольно трудную службу, заставляя их всеми силами стараться от уклонении от неё.

Кроме беста, где они находят законное убежище, разные влиятельные люди, евнухи и прочие своим покровительством также вредно влияют на часть. Недавний случай в первом полку, кончившегося благополучно только благодаря моему быстрому прибытию на место, хотя, мне пришлось обнажить шашку против возмутившегося полка, должно отнести к их подстрекательствам… Эти затруднения настолько значительны, что я удивляюсь, каким образом они до сих пор не погубили всего дела. Единственная внешняя опора ему – только Его Величество Шах, разные же влиятельные лица более или менее вредят ему, из них старый начальник всех мухаджиров – Шудок оль-Мольк, оставаясь до сих пор им в отношении не служащих в “казачьих” частях, представляет для них слишком сильную опору»[329].

Тем не менее благодаря стараниям А. И. Домонтовича к окончанию срока его контракта численность ПКБ увеличилась до 650 человек (610 кавалеристов и 40 – для вспомогательных работ)[330]. Советский историк Завен Артёмович Арабаджян верно отмечал, что «при создании казачьей бригады… была скопирована только внешняя сторона». Однако с оценками относительно социальной сущности ее состава полностью согласиться нельзя. «Если в России казачество, в первую очередь, было особым социальным слоем общества, – писал он, – слоем свободных крестьян, никогда не знавших крепостничества, имевших целый ряд льгот и привилегий, дарованных им государем и как бы взамен за это составлявших особый род войск в русской армии, то в Иране казачья бригада составлялась из крестьян, не чувствовавших себя свободными и с детства формировавшихся в условиях феодально-помещичьего гнета и унижения человеческого достоинства, характерных для иранской деревни»[331]. Персидские «казаки» на деле происходили не только из крестьян. О социальном положении мухаджиров уже говорилось – они в большинстве своем земледельцами не являлись. Что до солдат и офицеров полка «Буми», то здесь были выходцы из разных категорий населения. Наряду с сельскими жителями и кочевниками, людьми, зачастую не связанными с общиной, здесь служили и представители высших социальных групп. К тому же следует помнить, что крепостного права в Персии не существовало[332], и формально все подданные иранского шаха были свободны. Связывали их не столько юридически-правовые обязательства, сколько нормы традиционных патриархально-клановых отношений. «Помещиков, которые бы сами занимались земледелием, почти нельзя встретить, – писал российский исследователь второй половины XIX в. – Большинство земель арендуется крестьянами, которые должны вносить своему владельцу ежегодно известную сумму, иногда включая подати (редко), и тогда сам помещик вносит за них подати. Сами же помещики живут в городах, не принимая никакого участия в своих крестьянах, требуя лишь аккуратного взноса денег. Шах неоднократно награждает своих приближённых деревнями, в которые их новые владельцы никогда в жизни не заглядывают. Немалое число деревень находится во владении духовенства и купцов»[333].

В. А. Косоговский, характеризуя состав ПКБ, писал, что мухаджиры хотя и тяжело поддаются дисциплине, «но если вы знаете их душу, то можете держать их в своих руках». Что же до добровольцев, то хотя с ними и легче было иметь дело, но они были менее устойчивы, т. к. в большинстве своем были выходцами из кочевников или людей неопределенного, «вольного» социального положения[334]. В. А. Косоговский отмечал, что проблема найма волонтеров из одиночек заключалась в том, что большая часть из них – люди недовольные, обиженные, обездоленные, а следовательно, непокорные, строптивые. Но других элементов в Персии найти было сложно – они либо не были доступны, либо не подходили[335]. Объяснялось это тем, что помещики и главы племен не желали, чтобы их слуги выходили из-под их контроля, попадая под власть полковника[336], и крайне этому противились. Классическим примером может служить борьба А. И. Домонтовича за мухаджиров с их начальником и ситуация с гулямами. В то же время для добровольцев поступление в ПКБ давало постоянный доход и повышение социального статуса (в том числе и через производство в чины). Жалование добровольцев почти в 2 раза превышало жалование в регулярных пехотных полках иранской армии. Кроме того, «казаки» получали своеобразный иммунитет от притеснения со стороны любого иранского феодала или сановника[337]. Именно этим в первую очередь как первый, так и последующие Заведующие пытались держать их под контролем. В иранском обществе, как и в любом традиционном, неформальные, статусные отношения всегда значили больше, нежели формально-юридические. Как показал опыт последующих Заведующих, многие из них этого сначала не понимали и поэтому сталкивались с множеством проблем. Классическим примером может служить конфликт того же В. А. Косоговского со своим предшественником, речь о котором