Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

и его люди, после нескольких осторожно-оптимистичных телеграмм, отправленных в Лондон, 25 августа пришли к неутешительному выводу о том, что их посредническая миссия «закончится неизбежным провалом» 324. Галифакс из Лондона советовал Рансимену искать встречи с Гитлером (самого главу Форин Офис фюрер отказался принимать), чтобы убедить его не делать резких заявлений на партийном съезде 325. Ожидалось, что именно в Нюрнберге Гитлер объявит о своем решении «судетского вопроса». Надо было спешить, поскольку ежегодный слет нацистов был намечен на 10-12 сентября. Начинался последний акт чехословацкой драмы.

Гитлер тоже спешил. С разных сторон его одолевали сомневающиеся в успехе «молниеносной войны». К генералу Беку, по-прежнему выступавшему против вторжения в Чехословакию и подавшему по этой причине 18 августа рапорт об отставке (Гитлер отставку принял, но убедил Бека не объявлять о ней публично), добавился командующий западной группой войск генерал Адам, который прямо заявил фюреру, что западные укрепления не готовы и не смогут сдержать французов 326. Против войны с Чехословакией выступал также шеф военной разведки (абвер) адмирал Канарис. Из Лондона посол Дирксен писал, что Англия хочет урегулировать свои отношения с Германией и готова согласиться с германскими требованиями по Судетам. Но, добавлял посол, «если Германия прибегнет к военным мерам для достижения этих целей, тогда Англия без сомнения вступит в войну на стороне Франции»  327. В Москве Литвинов 22 августа подтвердил послу Шуленбургу, что СССР выполнит свои договорные обязательства перед Чехословакией 328.

Даже страны, дружественные Германии, проявляли нежелание втягиваться в военный конфликт. 22 августа регент Венгрии Миклош Хорти отказался от предложения Гитлера принять участие в разделе Чехословакии, откровенно объяснив свое решение тем, что Британия, несомненно, выступит против и «неизбежно выиграет» 329. Что говорить о Хорти, когда даже Муссолини заколебался в сентябре, оставляя себе путь к отступлению. Итальянцы давно пытались выведать у Гитлера, каковы его истинные цели в Чехословакии — решить проблему судетских немцев или ликвидировать само государство? Гитлер долго морочил им голову и уходил от четкого ответа. Все это время Муссолини делал грозные заявления, обещая выступить на стороне Германии и втайне надеясь, что этого не потребуется. Когда же в сентябре Риббентроп проговорился и сообщил послу Аттолико, что целью является уничтожение Чехословакии, дуче задумался, чем все может обернуться для Италии в случае возникновения большой европейской войны. «Если война разразится между Германией, Прагой, Парижем и Москвой, я останусь нейтральным, — напустил он тумана в разговоре с Чиано. — Если же вмешается Великобритания, сделав войну всеобщей и придав ей идеологический характер, тогда мы тоже бросим себя в огонь. Италия и фашизм не должны оставаться нейтральными», — заключил Муссолини с пафосом 330. Его громкие слова и театральные жесты, однако, мало кого обманывали. Дуче не спешил превращать «ось» в полноценный германо-итальянский союз, на чем настаивали Гитлер и Риббентроп 331, хотя и заверял немцев, начиная с лета 1937 года, в своей неизменной поддержке. «Солидарность, существующая между нашими двумя правительствами, — с усмешкой сообщил граф Чиано Риббентропу в мае 1938 года, во время помпезного визита фюрера в Италию, — так наглядно проявилась в эти дни, что формальный договор о союзе просто не нужен» 332. Муссолини не хотел связывать себя какими-либо обязательствами перед Германией, что заставляло Гитлера нервничать.

К концу августа англичане поняли, что их политика потерпела неудачу. Ни на одном из главных направлений дипломатической активности по сохранению мира в Европе Галифаксу и Чемберлену не удалось добиться желаемого результата. Гитлер не испугался майских угроз Галифакса и явно готовился прибегнуть в отношении Чехословакии к силе. Майское «унижение» лишь разозлило его. Французы, хотя и не желали воевать в принципе, вынуждены были периодически озвучивать свою верность обязательствам перед Прагой, что вселяло уверенность в последнюю и совсем не вязалось с целями Чемберлена и Галифакса. Наконец, Бенеш и чешская армия были полны решимости сражаться за единство своей страны, несмотря на все увещевания из Лондона. Вдобавок к этому Муссолини, подписавший в апреле «Пасхальное согласие» с Англией и получивший со стороны последней признание своих африканских приобретений, совершенно не собирался следовать прописанным там принципам. Дуче раздражало то, что подписав соглашение, Англия не спешила ратифицировать его.

Последнюю, робкую попытку воздействовать на Германию англичане предприняли 28 августа, когда Джон Саймон, выступая в шотландском Ланарке, сделал заявление от лица правительства. «Каждое предложение, касающееся Чехословакии, было согласовано мною с Галифаксом», — объяснил он впоследствии 333. Собственно говоря, ничего нового Саймон не произнес. «Я полностью отвергаю взгляд, считающий войну неизбежной, поскольку некоторые страны якобы обречены быть нашими врагами, — говорил он, обращаясь не столько к собравшимся, сколько к мировой, прежде всего германской, аудитории. — Мы убеждены, что правильные решения не могут быть основаны на применении грубой силы. Не говоря о потерях, страданиях и смертях, которые всегда сопутствуют таким действиям, они могут при определенных обстоятельствах вовлечь другие страны, кроме тех, которых это касается непосредственно. А как только такой процесс начался, никто не может сказать, где он остановится. Начало конфликта сродни началу пожара при сильном ветре. Он может быть локальным сначала. Но кто скажет, как далеко он распространится, сколько принесет разрушений и какие усилия потребуются, чтобы остановить его?» Эти слова были очередной попыткой достучаться, если и не до разума Гитлера, то хотя бы до чувства его самосохранения. «Нет нужды подчеркивать важность нахождения мирного решения, — перешел Саймон собственно к Чехословакии. — В современном мире последствия войны не имеют границ. События в Чехословакии могут стать настолько критичными для будущего Европы, что невозможно определить те рамки, которыми они будут ограничены. Последствия этого конфликта должны понимать все и в каждой стране» 334. Саймон фактически повторил то, что Галифакс говорил в мае, но в более мягкой и обобщенной форме. Естественно, его выступление не произвело на Гитлера никакого впечатления. Интересно, что в своей речи Саймон сам охарактеризовал английскую политику как нацеленную на «уменьшение напряженности и дальнейшее умиротворение (курсив мой. — И. Т.)» 335. То есть он и Галифакс продолжали ту самую политику, бесполезность и опасность которой давно понял Иден, назвав ее последнюю стадию «потаканием требованиям».

В случае с Чехословакией эта политика не только оказалась неэффективной, но и впервые после прихода Гитлера к власти подвела Европу вплотную к войне. Все посреднические усилия Англии ни к чему не привели. В сентябре стало очевидно, что у Британии остались два пути — твердая позиция, чреватая возможным столкновением с Германией, или позорная