Война моторов. Крылья советов - Андрей Михайлович Мелехов

от их основного дела и мешали нормальной работе». Правда, несколько ранее будущий заместитель Голованова по АДД, вспоминая этот странный случай, отметил, что «до сих пор не нашёл ему объяснения» (там же). Сам Голованов конкретно об указанном инциденте не писал, но всё же с явной досадой упомянул, что «слухи о высадке немецких парашютистов, неизвестно кем пущенные, распространялись по городу и создавали панику» («Дальняя бомбардировочная…», http://militera.lib.ru/memo/russian/golovanov_ae/06.html). О том, что упомянутый инцидент оставил глубокий след в памяти не только Голованова, но и его подчинённых, говорит и жалоба бывшего лётчика полка Н. Г. Богданова: мол, «из-за слухов о высадке в некоторых местах немецких десантов мы вынуждены были своими силами нести оборону нашего аэродрома и лагеря» («В небе – гвардейский гатчинский», http://militera.lib.ru/memo/russian/bogdanov/01.html). Что ж, в начале войны всякое бывало: где только этих самых немецких парашютистов не «высаживали»! Но тут ваш покорный слуга вспомнил о другом факте, на первый взгляд вроде бы никак не связанном с изложенными выше.

В книге «Козырная карта вождя» я уже приводил информацию, сообщённую П. Судоплатовым в его мемуарах. «В тот день (16 июня 1941 г.), – написал бывший в июне 1941 года заместителем начальника 1-го (разведывательного) управления НКГБ СССР Судоплатов, – когда Фитин (прим. автора: начальник 1-го управления) вернулся из Кремля, Берия, вызвав меня к себе, отдал приказ об организации особой группы из числа сотрудников разведки в его непосредственном подчинении. Она должна была осуществлять разведывательно-диверсионные акции в случае войны. В данный момент нашим первым заданием было создание ударной группы из числа опытных диверсантов, способных противостоять любой попытке использовать провокационные инциденты на границе как предлог для начала войны… Я, – продолжает Судоплатов, – немедленно предложил, чтобы Эйтингон (прим. автора: один из самых заслуженных советских диверсантов) был назначен моим заместителем. Берия согласился, и в канун войны мы начали искать людей, способных составить костяк специальной группы, которую можно было бы перебрасывать по воздуху в районы конфликта на наших европейских и дальневосточных границах» («Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы», сс. 184–185). Напомню читателю своё собственное объяснение абсурдного «псевдообъяснения» Судоплатова. По моему глубокому убеждению, указанная ударная группа должна была не нейтрализовывать немецкие провокации (что являлось заведомо невыполнимым и совершенно бесполезным занятием), а наоборот – организовывать и осуществлять подобные провокации против Германии. Ключевые слова в вышеприведённой фразе – «по воздуху». Соответственно, база ударной группы Судоплатова – Эйтингона должна была находиться на каком-то аэродроме – рядом с самолётами, призванными высаживать их в том или ином районе. Кстати, подобная практика и по сей день является обычной для спецподразделений всех стран мира: они в обязательном порядке располагаются неподалёку от военно-воздушных баз или даже непосредственно на их территории. Далее Судоплатов поведал о том, что Наум Эйтингон проводил консультации с командующим Западным Особым военным округом Павловым относительно возможных мест тех самых «провокаций» (там же, с.185). Соответственно, упомянутый аэродром с секретной базой диверсантов должен был располагаться где-то в Белоруссии или на западе России. Смоленск в этом плане являлся бы идеальным местом базирования как с точки зрения географического положения (непосредственно за территорией ЗапОВО; примерно посередине линии границы СССР с Третьим рейхом и его союзниками), так и с точки зрения соблюдения режима секретности. Дело в том, что агентам германских спецслужб редко удавалось проникнуть в глубинные районы СССР – именно поэтому полёты разведывательной авиагруппы Ровеля играли столь важную роль в подготовке к вторжению. К тому же, по словам Виктора Суворова, «группа аэродромов и запретные зоны в районе Смоленска с довоенных времён – традиционное место подготовки лучших диверсионных подразделений спецназа», а «дома отдыха НКВД в районе станции Гнездово Смоленской области с 1939 года использовались как летние лагеря для подготовки молодых кадров Коминтерна» («ДеньМ», с.195). Напомню читателю, что Коминтерн являлся международной террористической организацией, созданной Сталиным (и им же впоследствии распущенной) для дестабилизации обстановки в десятках странах мира. Наконец, там же, в районе станции Гнездово тайно сооружался передовой командный пункт Сталина – именно туда он должен был переехать из Москвы после «правильного» начала Большой войны (там же, с.196). Этот КП был призван стать аналогом гитлеровского «Вольфшанце» в Восточной Пруссии. Последним звеном в выстроенной мною логической цепочке стало следующее признание Судоплатова: «На протяжении всей войны мы поддерживали тесное взаимодействие с командующим авиацией дальнего действия маршалом Головановым, близким другом Эйтингона по военной академии» (там же, с.202). Надо понимать, друзьями эти двое стали ещё во время совместной работы в ОГПУ. Сам собой напрашивается вывод: когда Судоплатов с Эйтингоном начали поиск возможных помощников в среде авиаторов, то в самую первую очередь они должны были обратиться именно к Голованову. Вот и угадайте, читатель, что это за «фашистские диверсанты» с немецкой формой в чемоданах внезапно обнаружились на аэродроме 212-го полка в Ельне вскоре после начала войны…

Сразу становится понятной и возможная ситуация: в обстановке всеобщей подозрительности, воцарившейся после начала войны, кто-то случайно наткнулся на несколько десятков крепких парней в гражданской одежде с чемоданами, забитыми немецкой военной формой, непонятно зачем ошивавшихся на территории базы загадочного в своей «отдельности» полка ВВС. Пока экипажи авиачасти во главе с командиром совершали боевой вылет, об этом успели сообщить по команде – в штаб 3-го дальнебомбардировочного корпуса. Но к моменту появления в Ельне командующего корпусом Н. С. Скрипко Голованов успел вернуться с задания и быстро «порешать вопросы», «отмазав» диверсантов Эйтингона и отправив их от греха в другое место (скорее всего обратно в Москву: с «неправильным» началом войны нужда в «борьбе с провокациями» отпала). Становится понятным и то, почему Голованов был заранее – ещё до присвоения воинского звания и начала формирования полка! – определён в коменданты авиагарнизона в первоначальном пункте базирования. Дело в том, что совмещение обязанностей командира полка с подобной «внештатной» должностью значительно упрощало предотвращение и/или быстрое разрешение недоразумений, неизбежно возникающих при соприкосновении регулярных войск и секретных спецподразделений. К слову, помимо полного комплекта штатных ДБ-3Ф (каждый мог брать на борт семь пассажиров или десантников), в 212-м полку были машины и других типов. Как минимум, в распоряжении Голованова имелись два пассажирских «дугласа» ДС-3 американского производства, которые он и предпочитал использовать в ходе спецопераций во время Зимней войны. Разумеется, по итогам всего эпизода у Скрипко остались определённые подозрения и, возможно, даже обида за подобное – «как с идиотом» – обращение: поэтому он и написал о том, что так и «не нашёл объяснения» произошедшему. Но поскольку с марта 1942 года и до самого конца войны Николай Семёнович являлся замом Голованова по АДД, а в момент