Академический зигзаг. Главное военно-учебное заведение старой России в эпоху войн и революций - Андрей Владиславович Ганин

В старшем классе 2‑й очереди шла подготовка по следующим курсам: стратегия (М. А. Иностранцев), военная статистика России (А. И. Медведев), история военного искусства (Б. М. Колюбакин), общая тактика (А. И. Андогский, Б. П. Богословский), военно-инженерное искусство (Н. И. Коханов), военно-морское дело (капитан 1‑го ранга Б. И. Доливо-Добровольский), служба Генерального штаба (Г. Г. Гиссер, В. Н. Касаткин, П. Ф. Рябиков), очерк событий текущей войны на иностранных театрах (Г. И. Клерже), военная психология (Р. К. Дрейлинг), военная статистика иностранных государств (Г. Г. Христиани), практические занятия по картографии, общий разбор отчетной задачи по тактике (Б. В. Геруа, А. Ф. Матковский), история военного искусства в России (А. К. Байов), служба железных дорог в военном отношении (Л. И. Савченко-Маценко). Геодезистам также преподавали астрономию (В. В. Витковский) и вопросы математики (Д. Д. Сергиевский). Занятия проходили с 9 до 13, иногда до 15 часов. Обычно после двух сорокаминутных занятий устраивали десяти- или двадцатиминутный перерыв.

На 1 января 1918 года в академии обучались 160 офицеров в старшем классе 2‑й очереди, 8 офицеров в старшем классе геодезического отделения, 226 офицеров на подготовительных курсах 3‑й очереди и 1 – в младшем классе геодезического отделения (всего 395 офицеров). Подготовительные курсы 3‑й очереди окончили 143 офицера.

Занятия шли усиленным порядком, причем велась подготовка даже геодезистов, слушавших лекции профессора В. В. Витковского по астрономии и занимавшихся математикой с профессором Д. Д. Сергиевским. Некоторых слушателей в феврале 1918 года прикомандировывали к Николаевской главной астрономической обсерватории в Пулково.

Отдельные слушатели и преподаватели к началу 1918 года уже состояли в антибольшевистских подпольных организациях. Так, слушатель капитан Р. Д. Мергин вступил в военную организацию «Национального центра» (по некоторым предположениям, речь шла в действительности о «Правом центре») в Петрограде еще в ноябре 1917 года и занял пост начальника контрразведывательного отделения организации, а 1 апреля 1918 года выехал на Кавказ со специальными поручениями руководства организации (тайная миссия совпала с его официальным распределением на Кавказский фронт). Впоследствии Мергин стал одним из руководящих работников белой контрразведки на Юге России. С петроградским антибольшевистским подпольем были связаны и некоторые другие слушатели. Штаб организации возглавлял служивший в академии бывший полковник Б. П. Поляков, который из‑за подпольной работы даже не стал эвакуироваться с академией из Петрограда в Екатеринбург. 22 июня 1918 года он был арестован без предъявления обвинения и находился в заключении до 1 февраля 1919 года, затем смог вернуться на службу в РККА, но весной 1919 года перешел на сторону белых.

Курсовик И. Д. Чинтулов в показаниях по делу «Весна» в 1931 году отмечал:

В январе 1918 г. в комитет Военной академии (Генштаба) поступило письмо ген[ерала] Алексеева, быв[шего] наштаверха, обращение к молодым генштабистам, нечто вроде завещания. В нем указывалось ввиду создавшейся обстановки на территории России ген[ерал] Алексеев признает, что не все смогут собраться к нему, а потому предлагает оставаться на местах, поступать на службу и работать, не забывая основной задачи воссоздания Великодержавной России. Это смысл его обращения… Помню со слов Симонова, информированного полк. Андогским, нач. академии, что подобного рода обращение якобы было направлено и к старым генштабистам в Гл[авном] упр[авлении] Генерального штаба. Проверить эту версию я тогда не мог, но мне кажется она вполне правдоподобной. При данной установке возникновение военной организации, возглавляемой Генштабом, ясно. При этом ясно, что она могла возникнуть отдельными ячейками, которые подчас работали, вероятно, независимо, а затем смыкались.

Известно, что формировавший на Дону Добровольческую армию генерал М. В. Алексеев отправлял послания своим знакомым в Советскую Россию. Нельзя исключать того, что такие призывы отправлялись целым штабам и учреждениям. Поскольку авторитет генерала был достаточно высок, к его предложению вполне могли прислушаться.

Отношение слушателей, сохранивших верность красным, к происходившим событиям можно проследить по их показаниям на допросах по делу «Весна» начала 1930‑х годов. Правда, подследственные не были вполне свободны в изложении своей прежней жизни и пытались демонстрировать лояльность советской власти. Так, бывший курсовик В. И. Боголепов сообщил в показаниях в 1931 году: «Там же, в академии, застала меня и Октябрьская революция, принятая слушателями академии на состоявшихся по этому случаю собраниях, когда решено было верно служить этой революции». Подтверждение содержит автобиография бывшего курсовика С. Н. Голубева, который вспоминал, что «при помощи единомышленников – слушателей старшего класса академии удалось провести на общем собрании переход на сторону советской власти, после чего учеба в академии продолжалась усиленным темпом».

Бывший курсовик И. Д. Чинтулов показал:

Я был удивлен новой революции, ибо считал, что она уже была; поэтому полагал дело идет лишь о восстании с целью свержения Временного правительства. Я не владел никаким имуществом недвижимым, и опубликование декретов об отчуждении фабрик, заводов и земли мало меня трогал[о]. Правда, труднее было расстаться с личными привилегиями, чинами, орденами и пр[очими] атрибутами царского времени и с перспективами возможной блестящей карьеры. Поскольку новое правительство именовалось Советом народных комиссаров и правительством рабочих и крестьян, я, знакомый с болгарскими порядками, смирился скрепя сердце и в надежде, что мои военные знания и опыт найдут себе применение и в новых условиях. Идти на авантюру в ту пору я был не способен и не охоч – устал тоже от войны, хотел жить с семьей. Поскольку сведения поступали о благоприятном для нового правительства исходе борьбы за власть даже в самых отдаленных местностях, казалась всякая борьба ненужной.

Дней 10–15 после Октября мы, обучающиеся [в] Военной академии, были приняты на учет в Народном комиссариате по военным и морским делам и нам предложено было ожидать распоряжений.

Так фактически я вступил на службу советской власти.

Курсовик Н. Н. Розанов, если верить его показаниям, и вовсе проявил себя как активный участник революционных событий (возможно, слегка преувеличив свою былую революционность): «Лично я принял активное участие в Октябрьской революции, явившись накануне в штаб рабочей гвардии в Балабинскую гостиницу на площади Восстания (до 1918 года площадь именовалась Знаменской. – А. Г.). Вообще я был в душе революционером, и меня всегда стесняла старая роль закоснелого и невежественного офицерства».

26 января 1918 года конференция академии и Андогский утвердили положение о комитетах, согласно которому в академии могли существовать курсовые комитеты слушателей и соединенный комитет всех слушателей академии, обладавшие правами самостоятельного сношения с различными учреждениями. Вне компетенции комитетов