Академический зигзаг. Главное военно-учебное заведение старой России в эпоху войн и революций - Андрей Владиславович Ганин

Академию тоже скоро, вероятно, разгонят, несмотря на все ходы Андогского.

Оказалась довольно низкопробная личность, юлит – заискивает.

Словом, пока что кутерьма.

16 декабря 1917 года Совет народных комиссаров (СНК) принял декрет «Об уравнении всех военнослужащих в правах», которым отменялось ношение погон и упразднялись воинские чины. Этот декрет оказался морально тяжелым для офицерства, поскольку погоны всегда были символом офицерской чести и принадлежности к корпорации. До революции их срезали только с провинившихся. Тем оскорбительнее была эта мера, ударявшая по мировоззрению и системе ценностей.

Курсовик И. Г. Баковец показывал по делу «Весна» 20 октября 1930 года:

Через короткий промежуток времени после Октябрьского переворота тов. Троцкий, расформировав все академии, взял под свое покровительство и на государственный бюджет академию Генерального штаба. Однажды начальник академии Андогский, войдя в аудиторию, объявил всем слушателям, что академия становится советской и что приказано всем снять погоны, при этом заявил: «Кто с этим примириться не может и полагает оставить академию, то тому он чинить препятствий не будет, остальные же должны оставаться в академии, и занятия будут продолжаться по-прежнему». При этом он добавил: «Ввиду наступления немцев наш долг целиком перейти в Красную армию и спасать наше Отечество (Россию) от того позора, который нам могут навязать немцы», при этом [он] прослезился. Я остался в академии.

По всей видимости, Баковец в своих воспоминаниях об академии соединил несколько разновременных событий, поскольку снятие погон должно было происходить в декабре 1917 года, германское наступление относилось к февралю 1918 года, а Троцкий мог заняться академией не ранее весны 1918 года.

Слушатель В. М. Цейтлин записал в дневнике 2 декабря 1917 года:

На занятиях сегодня в академии уже много было в штатском, а многие совсем без погон.

Вид дикий…

Между прочим, солдаты погон не снимают и говорят, не хотят, а на улицах был ряд эксцессов по отношению к офицерам, не снявшим погон.

Несмотря на общую разруху, здорово занимаемся. Да иначе и делать нечего. Некоторые, правда, бросили все и уехали к себе домой.

Запись на следующий день развивала этот сюжет:

Сегодня весь день прошел незаметно. Встал только в 3 часа дня. Пошел пообедал в академию и вернулся. Все нездоровится.

Почти все в академии без погон, но большинство в офицерских шинелях, в общем вид очень глупый. Думаю, что если приказано будет одеть юбки, то, пожалуй, оденут.

Глупее всего Андогский со слезами на глазах объявил младшему классу, что этот приказ распространяется и на нас.

Преподававший в академии В. Н. Касаткин вспоминал:

Ген. А. И. Андогский объявил этот приказ и приказал снять погоны. Пошел домой, срезал погоны на кителе и снял погоны на мундире.

Невольно вспомнилась сцена… как каптенармус Ерохин срезал у кадета, виновного, несомненно, в каких-то тяжелых поступках, погоны – символ «esprit du corps» – духа чести по-русски, честь мундира. И вот этой чести мундира меня лишили. За что? За какое тяжелое преступление? За измену своему Царю – говорил я себе. И моя жена, моя совесть, сказала: «И тебе не стыдно, Вася?» – и не разговаривала весь день… Мне было действительно стыдно. Но потом еще одна капля горечи упала в мою чашу стыда. Утром следующего дня я, взяв свою шашку – Георгиевское золотое оружие, прошел на Неву и против памятника Петру Великому бросил шашку в Неву.

По свидетельству Касаткина, как оскорбление воспринималось и обращение к офицерам «фабричным словом „товарищ“» взамен прежнего титулования. Касаткин отмечал, что позднее в Белой армии «получил обратно свои погоны и возможность своей борьбой с красным врагом загладить свое темное прошлое». У белых Касаткину вернулось и прежнее титулование, сумел он восстановить и Георгиевское оружие. Профессор М. А. Иностранцев считал упразднение погон «актом чисто внешнего свойства», однако, как и другие, воспринимал эту меру как преднамеренное унижение и оскорбление офицерства новой властью. В знак протеста преподаватели переоделись в гражданскую одежду, чтобы, таким образом, не носить форму без погон. Профессор геодезии генерал В. В. Витковский продолжал носить погоны и в 1918 году, причем протестовал своеобразно – весной, обливаясь потом, ходил в шинели, чтобы на улице не видели погон на кителе (на шинели погоны не полагались). Такой демарш вызывал серьезную озабоченность Андогского, старавшегося сделать так, чтобы академия не привлекала внимания властей, тем более как оппозиционное учреждение.

Революционные катаклизмы все сильнее влияли на слушателей и преподавателей. Тяжелые последствия для академии имело пребывание в ней в конце 1917 года отряда в 600 кронштадтских матросов, оставившего после себя опустошение. По свидетельству Андогского, это была «форменная банда грубых, грязных, полупьяных и распущенных людей, которые и на комиссара академии не обращали ровно никакого внимания, и располагались не там, где он им указывал, а где им было угодно, причем повсюду курили, плевали и засыпали пол семечками». Еще более разрушительные последствия оказало прибытие отряда из 400 гельсингфорсских матросов, по сравнению с которыми кронштадтцы показались академическому начальству «кроткими и безобидными овечками». Новый отряд повел себя в академии «как азиаты в завоеванной стране».

Не обошли академию стороной и процессы национализации армии, создания национальных частей и национальных государств. В конце 1917 года в украинский генеральный военный секретариат поступила телеграмма от слушателей: «Офицеры-украинцы, слушатели старшего и младшего курса академии Генерального штаба, в количестве 20 человек, готовы и счастливы будут отдать и приложить все свои силы и знания Украине. Председатель капитан Якименко». Появились желающие поступить в польские войска, например, подполковник В. Э. Томме изъявил такое желание в начале ноября 1917 года. В 1918 году на Кавказский фронт отправились слушатели-кавказцы.

То, что академия оказалась большевизирована и начала готовить кадры для РККА как одна из структур новой армии, стало понятным позднее. При этом в большинстве своем ни слушатели, ни профессорско-преподавательский состав не разделяли новой идеологии. Несмотря на это вопиющее противоречие, новой власти в обстановке конца 1917 – начала 1918 года не оставалось ничего другого, как позволить академическому руководству сосредоточить в своих руках всю подготовку кадров Генштаба Советской России. Такое положение вещей существовало с конца 1917 по весну 1918 года.

В период с октября 1917 по март 1918 года в академии велись занятия со старшим классом 2‑й очереди и подготовительным курсом 3‑й очереди. По свидетельству преподавателя В. Н. Касаткина, в этот период «никого из профессоров не было, а потому