Академический зигзаг. Главное военно-учебное заведение старой России в эпоху войн и революций - Андрей Владиславович Ганин

разгоравшейся Гражданской войны были связаны порой с драматическими обстоятельствами. Показателен рапорт слушателя младшего класса 3‑й очереди А. М. Калаушина начальнику академии от 28 марта 1918 года:

Прибыв сего числа из разрешенного мне Вами отпуска, доношу, что причиной моего опоздания послужили обстоятельства, сложившиеся на Кавказе, в Кубанской области вследствие переворота, благодаря чему железнодорожное сообщение было совершенно прекращено до 28 января. И только 30 января мне с большими трудностями пришлось выехать и доехать до г. Царицына, так как через Ростов движения совершенно еще не было. В г. Царицыне по тем же причинам мне еще пришлось ждать около недели, где потом, вследствие выступления генерала Корнилова с калмыками, я по приказу [В. А.] Антонова[-Овсеенко] «едущих с юга офицеров задерживать и отправлять в г. Воронеж» был задержан в числе многих едущих офицеров в качестве заложника и посажен в тюрьму, из которой после временного взятия Царицына калмыками в общей панике и суматохе бежал только 15 (2) марта и выехал к месту своего служения. По пути в Петроград вследствие запрета въезда без особых на это разрешений в столицу по дороге несколько раз был задержан и прибыл только сего числа. Не покидая все время мысль об академии, я о причинах своего опоздания несколько раз доносил на Ваше имя, но, очевидно, рапорты мои не поступали по назначению, так как по слухам я за неизвестностью даже отчислен.

Андогский наложил на рапорт резолюцию: выдать слушателю денег для отправки в академию, эвакуировавшуюся в Екатеринбург. Калаушин успешно продолжил обучение на курсах, затем служил в антибольшевистских формированиях Востока России вплоть до 1920 года. Умер он в эмиграции в 1941 году.

Судьбу академии в Гражданскую войну во многом предопределили выбор и действия ее начальника. По свидетельству встречавшегося с ним полковника Б. А. Энгельгардта,

Андогский находился как бы на перепутье: он никак не мог решить, имеет ли смысл добросовестно продолжать работу при большевиках или нужно бросить ее и искать… Но чего искать, он сам не знал.

Сомнения обуревали и меня самого, однако я постарался высказать ему мое мнение: нам приходится считаться с обстановкой, ничего сразу изменить мы не в состоянии, надо служить не тому или иному правительству, а Родине, и не может быть, чтобы старательная и дельная работа не принесла бы пользы и не была бы оценена.

Я говорил «прописи» и был не столько убежден в том, что говорил, сколько старался убедить самого себя в необходимости стать на такую точку зрения… Сомнения и колебания преследовали, по-видимому, Андогского и в дальнейшем.

Мемуарист сделал вполне логичный вывод, однако речь шла не о личных колебаниях Андогского, а о балансировании между противоположными политическими силами ради спасения академии и тех, кто был с ней связан.

«Недоноски»?

Выпускники ускоренных курсов академии военного времени – курсовики – различались по полученной подготовке (к примеру, в старший класс курсов 1‑й очереди зачислялись офицеры, окончившие полноценный младший класс академии мирного времени), уступали выпускникам довоенной академии, однако вполне могли нести обязанности младших офицеров Генерального штаба.

В 1916–1919 годах функционировали четыре очереди ускоренных курсов, в каждой из которых, за исключением последней, 4‑й, было организовано по два класса – младший (подготовительный) и старший (летом 1918 года был организован и ускоренный курс, не получивший номера). Их целью была подготовка кадров для замещения младших штабных должностей.

Старые генштабисты часто относились к курсовикам отрицательно, не считали их получившими достаточную подготовку, называли «недоучками» и даже «недоносками» (поскольку курс обучения был рассчитан на восемь месяцев). Курсовик В. М. Цейтлин летом 1917 года отмечал, что начальник штаба корпуса, в котором он оказался, на выпускников подготовительных курсов 2‑й очереди «смотрит как на приготовишек». Будущий вождь Белого движения на Юге России генерал С. Л. Марков был убежден, что «создавать офицеров Генерального штаба из курсовиков нельзя, это не школа прапорщиков». Об этом он телеграфировал 19 августа 1917 года начальникам фронтовых штабов. Военспец, бывший генерал Д. И. Андриевский, служивший в штабе Северного участка и Петроградского района, заявил в марте 1918 года своему товарищу, что в штабе служат «недоноски». Андриевский не обратил внимания на то, что сказал это в присутствии курсовиков, которые слышали оскорбление. Подобное пренебрежительное отношение сохранялось и в белых армиях. Но было ли оно справедливым?

Критерии отбора на курсы были строгими, хотя различались от курса к курсу. По рекомендации вышестоящего начальства зачислялись исключительно кадровые строевые офицеры со стажем службы не менее двух лет, обладавшие боевым опытом. Предпочтение отдавалось тем, кто сдавал перед войной экзамены в академию, но не прошел по конкурсу 1913 года или сдал письменные испытания при окружных штабах в 1914 году, георгиевским кавалерам, раненым, контуженым, отравленным газами при условии восстановившегося здоровья. Позднее от поступающих стали требовать наличие штабного опыта. Сохранились статистические данные о 240 выпускниках подготовительных курсов 1‑й очереди. Среди них 8,32% представляли гвардию, 41,67% – пехоту, 22,9% – конницу, 14,16% – артиллерию, 12,95% – технические и прочие войска. Орденом святого Георгия и Георгиевским оружием был награжден 61 офицер, или 25,42% поступивших, что свидетельствует о замечательных боевых качествах слушателей.

Профессор Б. В. Геруа вспоминал:

Состав слушателей был особенный и редкий: все сплошь боевые офицеры, командированные от своих частей не за одни умственные качества, но и за заслуги. Среди аудитории, украшенной орденами, белели многочисленные георгиевские крестики. Народ этот был закаленный, требовательный и критический.

Подготовка на курсах отличалась интенсивностью и включала лекции по стратегии, общей тактике, тактике родов войск, военной администрации, военной статистике России и иностранных государств, истории военного искусства, военной психологии, службе Генерального штаба, военно-морскому делу, событиям Первой мировой войны, артиллерии, инженерному искусству, теории съемки, военной топографической разведке. Практические занятия проводились по тактике, военной администрации, картографии, теории съемки, инженерному искусству и службе Генерального штаба. Учебная нагрузка, например, на подготовительном курсе 2‑й очереди примерно за три месяца составляла 271 час лекций и 107 часов практических занятий, а в старшем классе 1‑й очереди – 269 часов лекций и 96 часов практических занятий. Были исключены дисциплины, не имевшие практической необходимости (верховая езда, опыт которой офицеры приобрели на фронте, черчение), но добавились предметы, учитывавшие опыт Первой мировой войны (авиация, газовые средства борьбы, маскировка, связь, разведка и контрразведка, история мировой войны). Нагрузка была не ниже, чем в академии мирного времени. Выпускник ускоренных курсов 2‑й очереди С. Н. Голубев впоследствии вспоминал, что «в академии приходилось работать очень много,