Академический зигзаг. Главное военно-учебное заведение старой России в эпоху войн и революций - Андрей Владиславович Ганин

1918 года началась эвакуация академии в Екатеринбург. Выпускник курсов В. М. Цейтлин записал в дневнике 10 марта: «До сих пор, в сущности говоря, полный хаос. Никто и ровно ничего не знает. Обстановка меняется ежеминутно. Андогский ездит по сферам, но добиться какого-либо толка очень трудно. Главное, нет никакой возможности эвакуироваться, что хуже всего».

О цели эвакуации Андогский говорил профессору Б. В. Геруа: «Спасаю академию и офицеров». 12 марта начальник академии получил ордер военного руководителя Петроградского района А. В. Шварца, в котором всем местным советам и комитетам предлагалось оказывать содействие эвакуации академии и снабжению ее состава продовольствием.

Эвакуация столь крупного учреждения была явлением беспрецедентным. Только архив, канцелярия и библиотека академии весили 2050 пудов. Прочие грузы составляли 3700 пудов, включая автомобиль, 6 лошадей и саней. На эвакуацию к 28 апреля 1918 года Военным советом и ГУГШ было выделено 40 тысяч рублей. С академией эвакуировались 43 слушателя вместе с семьями, что составило 107 человек. Как вспоминал профессор Б. В. Геруа, «надо отдать должное тогдашней академии: несмотря на стремительный вокруг большевизм „товарищей“ – рабочих, она уложилась в дальнюю дорогу не спеша, основательно и даже нарядно. Подумать только, что нужно было поднять всю огромную библиотеку академии!»

Эвакуация оказалась делом небыстрым. Было сформировано четыре эшелона. Первый, с библиотекой и типографией, отправился из Петрограда 17 марта и прибыл в Екатеринбург 25 марта. Второй выехал 20 марта и прибыл 1 апреля. Третий прибыл 12 апреля (по другим свидетельствам, только 21 мая), четвертый – 1 июня. Отдельные служащие продолжали прибывать вплоть до августа 1918 года, но часть преподавателей осталась в Петрограде.

В Екатеринбурге академия разместилась в Епархиальном женском училище (ныне Уральский государственный горный университет, Университетский переулок, 9). По свидетельству П. Ф. Рябикова, здание было большим и удобным, находилось на окраине неподалеку от женского монастыря. Это было «длинное, под углом на два квартала, двухэтажное кирпичное здание… Все двери выходят в широкий, длинный коридор на всю длину здания. Окна коридора смотрят на неогороженный двор-пустырь. Окон в коридоре немного, потому в нем и мрак». Как отмечал М. А. Иностранцев,

епархиальное училище – довольно красивое здание, в котором до отвода нам частных квартир была размещена не только сама академия, но и ее служащие… нам, как и другим служащим академии, был отведен один из классов училища – обширная комната в несколько окон с партами, составленными в одном конце комнаты, и со столом, поставленным посредине. Спать мы, как и другие, должны были хотя и на простых железных, но довольно чистых кроватях училища. Умывальников в классах, конечно, не было, и умываться приходилось ходить, по крайней мере первое время, к училищным умывальникам обыкновенного школьного типа.

В училище открылась столовая офицерского собрания для слушателей и персонала. Некоторые семьи готовили еду на примусах прямо в классах.

Комиссар академии В. П. Матвеев позднее в приключенческой повести «Золотой поезд» в художественной форме описал свое прибытие в академию:

Ребров открыл дверь и попал в вестибюль, весь уставленный заколоченными ящиками, шкафами, кассами со шрифтом, рыцарскими доспехами, исполинскими касками и картинами. За маленьким столиком около перил небольшой лесенки, тоже заваленной нераспакованными вещами, сидел швейцар в темной штатской форме с галунами… Ребров поднялся во второй этаж и нашел кабинет Смелова. Правитель дел, высокий, пухлый, холеный человек, осмотрел Реброва… Смелов повел Реброва по длинному коридору куда-то в противоположный конец. Из классов выходили слушатели академии. Очевидно, занятия кончились. Слушатели с удивлением смотрели на Реброва, шагавшего рядом с правителем дел.

– Кто это? – слышал Ребров позади себя.

– «Советский» слушатель, наверное, – иронически и вполголоса сказал кто-то.

– Прием еще не объявлен, – возразил другой.

– Комиссар, – догадались сзади, и разговоры замолкли.

Смелов остановился у одной из стеклянных дверей и пропустил вперед Реброва. Ребров вошел в дверь. Перед ним был большой пустой класс. Налево в углу стояла железная кровать с пыльным и грязным матрацем. У больших окон – огромный канцелярский стол. У стола – скамья из прачечной и десяток парт [3].

В основе этого описания были подлинные впечатления Матвеева.

Учебный процесс в академии предполагалось возобновить 1 апреля 1918 года, но дата постоянно сдвигалась (сначала ее перенесли на 1 мая, затем на 1 июня). В конце марта сбор слушателей намечался на середину апреля, а по постановлению конференции от 5 апреля было предписано всем прибыть в Екатеринбург к 27 мая.

Продовольственная ситуация здесь была намного лучше, чем в Петрограде, где население жило буквально впроголодь. Можно было свободно покупать белый хлеб и молоко. Слушатель К. В. Семчевский вспоминал:

Попав в Екатеринбург из Петрограда в начале 1918 года, мы с женой глазам своим не верили: после мрачного Петрограда с начавшимися обысками и арестами – в Екатеринбурге была «тишь и гладь». Никаких арестов, никаких обысков, изобилие продуктов и пр. Обстановка мало изменилась и когда в начале мая в Екатеринбург привезли царскую семью и некоторых членов дома Романовых.

Положение курсовиков по прибытии в Екатеринбург характеризует обращение слушателей старшего курса в курсовой комитет от 2 апреля 1918 года. В этом документе выражалось желание хранить традиции русского офицерства и поддерживать прежнюю дисциплину. Осуждалась распущенность части слушателей, которые могли позволить себе гулять под руку с торговкой на вокзале, произносить резкие слова, ходить в неопрятной одежде, бросать окурки, не снимать фуражку в помещении Епархиального училища и прочие «товарищеские тенденции». Высказывалась мысль о том, что старшекурсники должны быть примером для ожидавшихся в академии слушателей младшего курса.

По итогам этого письма 5 апреля 1918 года комитет слушателей старшего класса постановил ходатайствовать перед начальником академии об учреждении товарищеского суда. Был образован суд чести представителей курса под председательством старосты курса бывшего подполковника Н. Г. Сабельникова, причем этот суд, несмотря на революционные времена, продемонстрировал свою эффективность. Судя по всему, актив слушателей стремился сохранить себя как офицеров в новых условиях. В обстановке анархии 1918 года, когда репрессии против офицеров в Советской России стали обыденностью, а РККА еще не приобрела регулярный вид, этот путь неизбежно вел слушателей в противоположный лагерь.

«Кузница кадров» красного Генштаба

Исполняющий обязанности начальника академии профессор А. И. Медведев, человек с нетипичным для генштабистов революционным прошлым (в молодости жил на нелегальном положении, подвергался арестам, бежал из ссылки), 6 апреля 1918 года в ответ на требование Уральского областного совета подготовил докладную записку, в которой указал,