Топливо Победы. Азербайджан в годы Великой Отечественной войны (1941–1945) - Михаил Юрьевич Мухин

скорость проходки скважины составляла 6,8 м в месяц, то в 1929 г. она подпрыгнула до 111 м в месяц[223]. Интересно, что механизация труда, обеспечивая рост производительности, одновременно позволяла сократить численность рабочих, занятых на нефтепромыслах. Так, за 1923–1926 годы количество скважин на Апшероне возросло с 1800 до 2500, но численность рабочих синхронно снизилась с 25750 до 22640 человек. В условиях хронической нехватки автотранспорта ставка была сделана на развитие сети узкоколейных железных дорог, что позволило связать нефтяные предприятия с центральными базами снабжения, а также использовать узкоколейку как пассажирский транспорт[224].

Практически на протяжении всего периода 1920-х годов бакинский нефтедобывающий район сохранял ключевое значение для нефтеиндустрии Советского Союза. О роли апшеронской нефти в суммарной нефтедобыче СССР позволяют судить данные о сдаче «Нефтесиндикату» нефти и нефтепродуктов различными трестами нефтяной промышленности на исходе НЭПа.

Поставка трестов «Нефтесиндикату» в 1927/28 операционном году, (тонн)[225]

Как видим, на долю «Азнефти» в тот год приходилось две трети нефтетоплива и керосина, три четверти смазки, треть бензина, более 80 % технических масел. Если же суммировать все нефтепродукты вместе, то удельный вес «Азнефти» составлял свыше двух третей всего нефтяного производства СССР. Получается, что ключевая роль апшеронской нефти для нефтеиндустрии СССР практически не изменилась с дореволюционных времён. В то же время следует отметить, что на тот момент доля нефтепереработки азербайджанской нефти была относительно невысока. 68 % всей продукции «Азнефти» составляло нефтетопливо, а на долю всех высокопередельных нефтепродуктов приходилось менее трети продуктов.

1930-е годы стали очень сложным и неоднозначным временем в истории Советского Союза и всех народов, населявших его. В 1931 г. И. В. Сталин произнёс фразу, которая ныне вошла практически во все хрестоматии и от постоянного упоминания уже несколько замусолилась в общественном понимании. Однако от этого она не стала менее знаковой. Итак, руководитель СССР сказал: «Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут»[226]. Безусловно, в 1930-е годы советское руководство пошло на ряд жёстких, а иногда – и откровенно жестоких и бесчеловечных шагов. Но важно понимать, что вся политика коммунистического истеблишмента в те годы проводилась под знаком именно этой альтернативы – или мы успеем, и тогда никакие жертвы не будут напрасны, или не успеем. И тогда любые жертвы, которые мы понесём сейчас, покажутся нам детской шалостью на фоне того, что с нами сделают победители. Мы не призываем простить преступления тех лет, но мы предлагаем понять – почему и в силу чего советские лидеры принимали те или иные решения, а главное – какой выбор стоял перед ними[227].

Во второй половине 1920-х годов стало очевидно исчерпание возможностей дальнейшего развития НЭПа[228]. Следует учитывать, что бурный рост, продемонстрированный экономикой Советского Союза в те годы, был в значительной степени ростом восстановительным. Вводя в строй, расконсервируя и восстанавливая заброшенные в годы Гражданской войны и послевоенной Разрухи предприятия, советскому руководству удавалось некоторое время обеспечивать значимый прирост промышленного производства ценой относительно малых капиталовложений. Однако со временем пул таких предприятий, пригодных к восстановлению за умеренную цену, попросту исчерпался. Теперь для обеспечения дальнейшего индустриального роста было необходимо строить новые заводы и фабрики, что называется, «с нуля». А это требовало куда больших затрат и сулило отдачу от капиталовложений спустя куда большие сроки, чем ранее. Собственно, то, что пролонгировать «классический НЭП» в будущее не получится, было очевидно в советском руководстве практически всем – пора было переходить к фазе индустриализации. Вопрос стоял о форме и направлении этой индустриализации. По этому поводу среди коммунистических лидеров сформировались две основные точки зрения. Сторонники первой предлагали акцентировать внимание на производстве товаров народного потребления. Это позволяло насытить внутренний рынок и, продавая крестьянству необходимый ему ширпортеб, получить товарный хлеб. В среднесрочной перспективе это принесло бы (за счёт реализации хлеба на внешних рынках) средства для развития тяжёлой промышленности и обеспечило отечественное производство станков, машин и прочих средств производства. Апологетам такого подхода оппонировали поборники второй точки зрения, считавшие, что в первую очередь следует развивать именно тяжёлую промышленность и ради этого даже можно пойти на временное (ну, тут уж как получится) возрождение приёмов и методов «военного коммунизма» с принудительным изъятием у крестьянства товарного хлеба. А уж потом, обеспечив развитие отечественной тяжёлой промышленности, можно было, по мнению сторонников такого подхода, озаботиться выпуском ситца, мыла и прочего ширпотреба. Некоторое время эти две точки зрения сосуществовали в высших эшелонах партийного истеблишмента. Разумеется, между ними шла достаточно напряжённая борьба, но ни одна из соперничающих группировок не могла взять верх.

Ситуация кардинально изменилась в 1927 г. В результате резкого ухудшения советско-британских отношений по советским городам и сёлам поползли панические слухи о скором, дескать, начале войны с Великобританией. Эти события получили впоследствии название «военной тревоги 1927 г.». В ходе этих событий Политбюро ВКП(б) решило произвести своеобразную ревизию положения дел в оборонной сфере. Результаты этой ревизии были ошеломляющими. Как оказалось, армия, «если завтра – война, если завтра – в поход», была совершенно не готова к ведению боевых действий. Авиация и бронетанковые части были крайне малочисленны, артиллерией Красная армия в 1927 г. была укомплектована хуже, чем армия Российской империи в 1914 г., склады боеприпасов стояли полупустыми. А самое страшное – оборонная промышленность, в её текущем виде, не позволяла существенно повысить техническое оснащение армии в приемлемые сроки. Именно под влиянием этих фактов окончательно победила точка зрения о необходимости форсированной индустриализации с упором на производство средств производства – тяжёлое машиностроение, металлургию и топливно-энергетический комплекс. По сути, вся советская индустриализация и сопутствующие ей программы (массовая коллективизация и «культурная революция») были направлены в первую очередь на обеспечение обороноспособности страны.

Для нефтяной промышленности Апшерона переход к политике индустриализации и свёртывание НЭПа имели сразу несколько последствий. С одной стороны – как и на всей территории СССР, уровень жизни существенно снизился. Хотя Азербайджану повезло избежать чудовищного голода 1932-33 годов, обрушившегося на Россию, Украину и Казахстан; коллективизация, товарный голод и карточная система, характерные для Советского Союза в первой половине 1930-х годов, стали привычной чертой повседневности азербайджанских тружеников, и в том числе – нефтяников, в те годы. С другой стороны, индустриализация в интересах «оборонки» предъявляла повышенные требования к нефтедобыче и производству нефтепродуктов. Танки, самолёты, грузовики и артиллерийские тягачи требовали всё больше и больше горючего. Так как повышать эффективность сельского хозяйства в рамках коллективизации предполагалось массовым внедрением тракторов, это ещё больше повышало спрос на нефтепродукты. Таким образом, нефтяная промышленность стала одной из приоритетных отраслей в