Дневник артиллерийского офицера - Борис Геннадьевич Цеханович

ареста не оплачиваются, – последнее слово я произнёс по слогам, – то есть, ты не дополучишь при расчёте 8500 рублей. Ты хоть понимаешь, что ты 8500 рублей, добровольно и бездумно поменял на 450 рублей.

Контрактник захлопал светлыми ресницами и впервые в его глазах наивность сменилась растерянностью и я начал быстренько «дожимать»: – Солдат, ты хоть представляешь что такое 8500 рублей…? Да если сейчас в твоей нищей деревне собрать все деньги, то всё равно столько не наберётся. Да ты на эти деньги фермером там станешь… Солдат, ты слышишь меня? Кивни головой. Во, слышишь. Ты на мгновение представь, что ты можешь купить на эти восемь с половиной тысяч рублей, А?

Я замолчал, а солдат быстро-быстро заморгал ресницами. Было интересно наблюдать, как на его лице стремительно проскакивали мимолётные эмоции, когда он усиленно представлял эти 8500 рублей и что на них можно купить. Глаза увлажнились, потекли слёзы и солдат неожиданно рухнул на колени.

– Товарищ подполковник, не надо в яму…. Я больше не буду…. Только не надо в яму…

Мы все были ошарашены, такой бурной реакции не ожидал никто, в том числе и я.

– Солдат, ты чего? Ну-ка встань…, не я тебя арестовал, а командир полка вот его и проси…

Солдат на коленях быстро повернулся к Швабу, но тот обескураженный реакцией солдата, махнул рукой и, появившиеся разведчики, выволокли рыдающего контрактника на улицу, а я победно посмотрел на присутствующих, хотя в душе испытывал неприятное ощущение от того, что довёл деревенского паренька до такой унизительной сцены.

– Вот когда он отсидит свои десять суток, его палкой не выгонишь на мародёрку… Товарищ полковник, может не десять, а пять суток дадим ему? Что-то жалко его стало…

– Борис Геннадьевич, – обратился ко мне Кравченко, когда все разошлись из штаба, – первый дивизион что-то последнее время стал плохо стрелять. Оборзели совсем, лупят и всё не туда куда надо. Да и контрактник, наш Хохлов, не особо себя показал на корректировке. Когда стрельба началась, то он сильно зассал. Я думал сбежит, но вовремя его встряхнул, а то бы один остался.

– Ни хрена себе. У нас во взводе ещё такого не было. Саня, вечером построим взвод и проведём жёсткую разборку этого случая, а в наказание он три раза в составе каравана сходит в горы. Сучара. Ну, а насчёт первого дивизиона ты прав. Придётся его сотрясти.

После обеда сел на ПРП и помчался в 99ый арт. полк для установления взаимодействия.

Командира полка полковника Бызова на месте не было, а с его начальником штаба решить ничего не смог – у него средства связи другие. Спросил про Лаха-Варанды, но и тут он ничего не мог мне сказать, кто там – наши или духи?

Рядом с арт. полком стояла 240мм миномётная батарея и на её огневой позиции находились два особиста, оба капитана, курирующие эту батарею.

Я слез с ПРП и подошёл к курившим капитанам, с любопытством глядевшим на меня: – Товарищи офицеры, подскажите: Лаха Варанды в чьих руках – наших или духов?

– А вы кто такой, товарищ подполковник? – Вопрос был задан, в принципе, правильный, но задан он был с наглецой в голосе и с пренебрежением, что меня здорово покоробило. Но я сделал вид, что не замечаю вызова и спокойно представился.

– Подполковник Копытов, начальник артиллерии 276 мотострелкового полка. Стоим напротив Дуба-Юрта. В первую войну я был комендантом Лаха Варанды и хотелось бы туда проскочить, если деревня в наших руках.

– Да, честно говоря не понятно: то ли наша, то ли не наша. Стреляем в ту сторону, а сами не суёмся туда…

– Мдаааа…, – я долго тянул это слово, вкладывая в него всё своё презрение к этим трусливым особистам, которые боялись даже высунуться с огневых позиций своей батареи и, не удержавшись, с издёвкой произнёс, – а не много ли вас в таком случае, товарищи офицеры, на одну батарею?

– Подполковник, езжай отсюда пока не поздно, – окрысились особисты, поняв подоплёку вопроса.

– Да, я то уеду отсюда и сейчас проеду в деревню, ничего не боясь, а вы тут останетесь – потому что зассыте за мной ехать. – Плюнув офицерам под ноги, залез на ПРП и дал команду на движение. Доехал до берега Аргуна, свернул вправо и через три километра подъехал к окраине деревни. За это время навстречу мне никто не попался, а справа за дорогой стояла батарея 82мм миномётов, которая вела беглый огонь в сторону входа в Аргунское ущелье. Свернул туда и въехал на огневую позицию.

– Старлей, где передний край проходит? – Спросил, не слезая с ПРП, единственного на позициях офицера.

– Не знаю. Может по деревне, а может за деревней. У меня, там, впереди где-то комбат с ВВэшниками…

– А огонь то куда ведёшь?

– Да по скале, там комбат передал духи в глухой обороне сидят…., – я и сам уже видел небольшие разрывы мин на каменной глыбе, нависавшей над Аргуном и дорогой, которая проходила прямо под скалой. Донёсся слитный залп с позиций арт. полка и всю скалу накрыло мощными снарядами, довершая этот залп, гулко и мощно два раза ударили 240мм миномёты и через сорок секунд два больших разрыва накрыло скалу вправо от артиллерийского залпа.

– Ну, ладно, старлей удачи тебе, а я поехал дальше, – выворотив большой пласт чёрной земли, ПРП развернулось и через минуту мы въехали на улицу, шедшую вдоль деревни. Здесь всё было хорошо знакомо – каждый забор, каждый дом и деревья около них. Здесь, на окраине, они были целы, но чем дальше проезжал по улице, тем больше мне попадалось разрушенных домов и следов прошедшего боя. В глубине улиц, выходящих из деревни виднелись жители, которые с боязнью и любопытством глядели на одинокую русскую машину, медленно двигающую по окраинной улице. Звуки боя приблизились и когда подъехал к разрушенной мечети, я остановил машину. Автоматная и пулемётная стрельба велась где-то впереди, в двухстах метрах. Периодически били гранатомёты, но ни боевиков, ни наших видно не было. Судя по всему, бой шёл в Пионерском, селении дворов в двадцать, и за пионерский лагерь, находившийся тоже в метрах трёхстах от деревни.

– Эй вы, идите сюда, – поманил двух гражданских чеченцев, которые остановились недалеко от меня. Двое небритых селян с опаской приблизились к машине, я в свою очередь слез с ПРП и подошёл к ним, – Кто старейшина в деревне?

Чеченцы назвали имя, но оно мне ни о чём не говорило. Были они молодые, что то испуганно бормотали и я поманил к себе ещё двоих