Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

чужими руками; и всемерно укреплять боевую мощь нашей Красной армии и Военно-Морского Красного флота» 125. Сталин, таким образом, ушел в середине марта от четкого ответа на вопрос о том, что делать дальше. Он вынужден был признать провал прежней политики и допускал теперь как вероятность отступления в собственную крепость, так и возможность продолжения попыток договориться с Западными демократиями. Но главное, он ясно дал понять, что договариваться можно и с Германией. Литвинова снова избрали в состав Центрального Комитета ВКП(б), а значит об опале говорить пока не приходилось. У наркома опять появился шанс. Но теперь речь уже не шла о коллективной безопасности. Литвинову надо было сделать все возможное, чтобы заключить антигитлеровский договор с Англией и Францией. Причем на условиях, предложенных Советским Союзом. И сделать это как можно быстрее, потому что Сталин мог склониться к соглашению с Германией, а Литвинову этого очень не хотелось.

Между тем в середине марта события приняли новый оборот. 17 марта Форин Офис разослал телеграммы в пять европейских столиц (Варшаву, Бухарест, Белград, Афины и Стамбул) с вопросом, что там предпримут в случае агрессии Германии против Румынии. Отовсюду пришел примерно один ответ: А что сделаете вы? Как следует поступить, англичане не знали. Кабинет Чемберлена заседал в эти дни практически непрерывно, но добиться единства министров оказалось не так просто. Многие из них считали, что английские интересы в Европе распространяются лишь на западную ее часть и Средиземноморье. Они не видели необходимости активно вмешиваться в события, происходившие в Восточной Европе 126. Министр по делам доминионов Томас Инскип, например, полагал, что Великобритании следует поощрять страны Восточной и Юго-Восточной Европы общими усилиями самим заняться вопросами собственной безопасности, но не брать на себя никаких обязательств. Его позиция была легко объяснима — британские доминионы совсем не желали втягиваться в европейский конфликт. Эту позицию разделял и министр обороны лорд Четфилд (его министерство координировало деятельность военного министерства, Адмиралтейства и министерства авиации). Первый лорд Адмиралтейства Джеймс Стэнхоуп также не видел необходимости в непосредственном участии Британии в делах Восточной Европы, но считал, что Англии следует поощрять восточноевропейские страны к созданию второго фронта собственными силами. Его поддерживали начальники штабов трех видов вооруженных сил Британии, опасавшиеся, что захват румынских нефтяных месторождений сведет на нет эффект от возможной морской блокады Германии 127. Начальники штабов вообще полагали, что Польша будет не в состоянии сдержать Германию. «Ситуация изменилась бы в нашу пользу, если Советский Союз был бы на нашей стороне, а Польша сохраняла бы нейтралитет», — считали они 128. Во многом схожей точки зрения придерживался военный министр Лесли Хор-Белиша, считавший, что Британии надо заключить военные союзы и с Польшей, и с СССР 129. Короче говоря, английский кабинет был далек от единства. Повторялась история двадцатипятилетней давности, когда в конце июля 1914 года расколотый кабинет либералов не давал Англии возможность принять быстрое решение о вступлении в мировую войну. Теперь с такой же проблемой столкнулись и британские консерваторы. О самой войне, правда, речь еще не шла, но Чемберлен уже весной был скован в своих действиях.

Но это было не все. Перед Чемберленом стояла еще одна дилемма, которую ему трудно было решить. «Все выглядит так, — делился он со своими коллегами, — что неудача в попытках достичь согласия с Советской Россией породит подозрения и трудности в отношениях с левыми силами у нас в стране и во Франции, тогда как настаивание на участии Советского Союза уничтожит любой шанс создать сплоченный единый фронт против германской агрессии» 130. То есть Чемберлен опасался, что любой исход в переговорах с СССР приведет к негативным последствиям — либо он подвергнется жесткой критике со стороны оппозиции, либо отпугнет страны Восточной Европы. А тут еще и Бонне сообщил Чемберлену, что надо обязательно договариваться с Советским Союзом, потому что без него любые гарантии Польше будут неэффективными 131. Французскому министру легко было советовать. Сам он не был вовлечен в переговорный процесс с поляками, которые демонстративно предпочитали разговаривать только с Англией.

Пытаясь нащупать новый британский курс, Чемберлен столкнулся и с другой проблемой. Страны, которые получили послания Форин Офис, испугались их почти так же, как возможного нападения Гитлера. До сих пор им удавалось соблюдать некий баланс в отношениях с Германией, и они боялись, что, нарушив его, они сразу попадут в стан врагов Третьего рейха 132. Югославия сообщила о желании сохранить нейтралитет и продолжить сотрудничество с Германией и Италией. Греция хотела посмотреть, как будут вести себя другие члены Балканской Лиги — Югославия, Турция и Румыния 133. Главной заботой румынских властей было стремление рассеять любые подозрения Германии в нелояльности. Такой же была и первоначальная реакция Польши. Обе страны прекрасно понимали, что могут стать следующим объектом нападения Германии, и старались не дать Гитлеру ни малейшего повода к этому. Они надеялись, что смогут уладить все вопросы путем переговоров с Германией 134. Игнорировать эти желания англичане не могли, тем более что в Лондоне понимали — без участия Советского Союза Британия не в состоянии оказать эффективную помощь ни Польше, ни Румынии 135. 19 марта, взвесив все за и против, Чемберлен предложил Москве присоединиться к усилиям Великобритании и подписать совместную декларацию с Польшей и Румынией о противодействии агрессивным замыслам Германии.

Литвинов прекрасно понимал, что ни Румыния, ни, тем более, Польша не станут подписывать совместную с СССР декларацию, даже если ее подписантами станут также Англия и Франция. Поэтому в ответ он предложил вместо декларации провести в Бухаресте конференцию, где все заинтересованные страны смогли бы обсудить возникшую после захвата Чехословакии ситуацию и рассмотреть, какие шаги можно было бы предпринять. Не прошло, однако, ни то ни другое предложение. Румыния отказалась сразу 136, а Польша тянула время, ожидая результатов визита Бека в Лондон, который должен был состояться в начале апреля 137. Литвинову оставалось лишь внимательно наблюдать за дальнейшим развитием событий. «Мы должны избегать всего того, что дало бы ему (Чемберлену. — И. Т.) повод говорить о нашей самоизоляции, об отклонении нами сотрудничества и т. п., и этим как бы задним числом оправдать мюнхенскую политику если не как единственно правильную, то как единственно возможную для Англии», — делился нарком своими соображениями со Сталиным 138. Вождь выжидал.

Тем временем Польша приняла решение сражаться. Причем Данциг как таковой не особенно интересовал польское руководство. 24 марта Бек признался в узком кругу, что вольный город