На фронтах Первой мировой войны. 18-й гусарский Нежинский полк - Александр Александрович Карский

О дальнейшем очевидец рассказывает так:

«На другой день утром из штаба корпуса прибыл молодой прапорщик с десятью гусарами 17-го гусарского Черниговского полка. Было очень холодно, но по странной прихоти генерал ни за что не хотел надевать предлагаемую папаху… В дорогу ему были даны теплые шерстяные вещи. Посадив генерала в сани, молодой прапорщик в сопровождении гусар повез его на станцию железной дороги Ганцевичи, откуда он должен был быть направлен в штаб. Здесь, на несчастье, этот прапорщик встретил своего приятеля, коменданта станции. Встреча была, конечно, очень радостной, комендант пригласил приятеля к себе на квартиру. Время было обеденное, и они остались пообедать. Не обошлось и без возлияний. Генерал вошел в соседнюю комнату и попросил у денщика воды, чтобы умыться. Денщик вышел за водой, а генерал схватил лежавший на столе револьвер и застрелился…».

По другим сведениям, пленник перерезал себе горло бритвой. Так или иначе, но это был единственный за всю войну германский генерал, которого удалось пленить. Да и того не довезли…

Конечно, в 18-м гусарском Нежинском полку сокрушались по поводу такой оплошности братьев-Черниговцев. И сам собой возникал из этой истории такой вывод: всё-то мы можем – и хитроумный план разработать, и дерзко напасть, и отчаянно сражаться, да вот только можем всё легко и погубить своей расхлябанностью и недооценкой противника.

Часть III. 1916 год

1. Вторая военная зима

В РГВИА хранится «Журнал военных действий» 18-го гусарского Нежинского полка, но, к сожалению, только за четыре месяца 1916 года – с 1 июля по 31 октября. А приказы по полку за этот год имеются лишь за декабрь. Поэтому боевой путь в первом полугодии не всегда удается отследить. Остаются белые пятна…

В начале января 1916 года полк находился в резерве – в селе Дубровск. Выдвижение на боевую позицию произошло, по-видимому, в середине месяца. Линия разделения воюющих сторон проходила в этой части Волыни по реке Веселухе. 16-я кавалерийская дивизия прикрывала широкий участок фронта напротив занятой противником д. Кухоцкая Воля.

Тем временем подполковник В. А. Шевченко заканчивал курс лечения в московской клинике. В его личном деле сохранилась копия свидетельства, выданного врачебной комиссией при 2-м Московском распределительном эвакуационном пункте (Покровка, 37) 16 января 1916 года за № 499. Заключение комиссии:

«К строевой службе не годен, изъявил желание отправиться в действующую армию, годен на нестроевую службу в армии и подлежит зачислению в 1-ю категорию 2-й разряд».

Конечно, в стремлении продолжить службу был личный мотив: право на пенсию (60 % содержания) приобреталось беспорочной выслугой не менее 25 лет, а до этого стажа не хватало чуть больше года – и это при том, что и на русско-японской, и на текущей войне день засчитывался за два. Кроме того, пенсии исчислялись по последнему чину или должности при выслуге в них не менее 2 лет, и выходило так: чтобы получить пенсию подполковника, необходимо было прослужить до конца апреля 1917 года. Но главное, думается, в другом: когда Отечество в опасности – долг офицера защищать его!

Всё это объясняет, почему подполковник, находясь на излечении, активно искал место, где бы он мог продолжить службу. Некоторые страницы записной книжки испещрены фамилиями различных военных начальников. Обилие и разнообразие тыловых служб впечатляет!

Подполковник даже ездил в Петроград, обращался в Генеральный штаб. Подходящих вакансий не было. Наконец, согласно предписанию дежурного генерала Штаба Московского военного округа, В. А. Шевченко был направлен на должность командира 513-го транспорта 103-го обозного батальона. Приказ по батальону о зачислении его в списки транспорта датирован 25 января 1916 года. При этом он продолжал значиться офицером 18-го гусарского Нежинского полка.

Вероятно, и судьба восемнадцатилетнего Алексея Шевченко, приемного сына подполковника, решилась в начале года: по окончании школы прапорщиков он отправился в свой родной Нежинский полк. В семейном альбоме хранятся фотографии, запечатлевшие его расставание с матерью, Пелагеей Игнатьевной. Они стоят на лестничной площадке, у входной двери новой московской квартиры. Юный прапорщик в шинели, перетянутой кожаным ремнем с портупеей, на боку – шашка в ножнах, из-под фуражки опущены теплые наушники.

По имеющимся сведениям, штаб 18-го гусарского Нежинского полка в начале февраля находился на хуторе (фольварке) Александрия. Знакомые места по осени прошлого года. Правда, позиция, на которую выходили для несения боевого дежурства, располагалась теперь несколько севернее – у д. Островск. В списке потерь Нежинского полка имеется запись о том, что возле этой деревни 23 января был ранен вахмистр Георгий Иванов. Ранение оказалось, очевидно, тяжелым, поскольку в дальнейшем этот человек в военной службе никак себя не проявил. 7 февраля у этой же деревни был ранен ефрейтор, а через неделю, 15 февраля, еще два ефрейтора. Выбиваются всё не рядовые гусары – и этот факт обращает на себя внимание. Возможно, связано это с появлением той зимой на фронте снайперов, вооруженных винтовками с оптическим прицелом.

Кстати, в 17-м гусарском Черниговском полку отмечен один убитый егерь 21 февраля, также на позиции у д. Островск. Это подводит к двум выводам: во-первых, егерь был, скорей всего, прикомандирован для борьбы с вражескими снайперами, а во-вторых, Черниговцы и Нежинцы продолжали, как и в прошлом году, сменять друг друга в окопах. Последнее подтверждает в своих воспоминаниях и Константин Подушкин, выпускник Елисаветградского кавалерийского училища, прибывший 9 февраля молодым корнетом в штаб полка, на хутор Александрия. Командир Нежинцев полковник А. А. Богородский находился тогда в отпуске, его обязанности временно исполнял полковник Константин Васильевич Дараган. О нем К. Н. Подушкин впоследствии в журнале «Военная Быль» рассказывал так:

«Этот полковник Дараган был человек необыкновенно крупных размеров, и таких же размеров было его исключительное добродушие, благодаря которому он был всеобщим любимцем полка. Ездить он предпочитал на казенно-офицерской лошади – своем любимом «Крючке», который был исключительным экземпляром в полку и по своим размерам как нельзя лучше подходил к своему седоку».

Из рассказа видно, что к тому времени сухой закон офицерами уже не соблюдался. В полку «корнетским старостой», поначалу опекавшим молодежь, считался Георгиевский кавалер корнет Георгий Макаров 2-й. Во время первого же застольного знакомства он, засыпая вопросами, регулярно подливал водку в рюмки только что прибывших корнетов Константина Подушкина и Сергея Черкесова. Полковник К. В. Дараган только снисходительно, добродушно спрашивал:

«Вот вы водку пьете, а мама вам это позволяет?».

Мемуары