Очерки Персидской казачьей бригады (1878-1895): по русским источникам - Олег Александрович Гоков

иранский офицер в звании сарханга (полковника) или сартипа (генерала)[479]. Он, однако, обычно находился в подчинении у младшего по званию русского офицера-инструктора. Эти русские офицеры и были фактическими командирами полков. В каждом полку в распоряжении российского офицера находилось по одному уряднику, с чьей помощью он обучал полк[480]. «Они в большом почёте у персидских офицеров, – писал Мисль-Рустем, – которые здороваются с ними за руку и во всём их слушаются. Это происходит от того, что русские урядники гораздо больше образованы и умеют важнее себя держать с нижними чинами»[481]. Как отмечал служивший в начале XX в. в ПКБ российский офицер, «во внутренние дела бригады шах никогда не вмешивался», а начальник бригады получал от него титул «сардара» – так именовали в Иране полководцев разного уровня. Сардар часто считался даже старше генерала. От шаха он получал ленту ордена Льва и Солнца, а также «Тимсал» – портрет шаха, украшенный алмазами, для ношения на груди. «Офицеры-инструкторы получали орден Льва и Солнца с лентой “сартипа”, то есть генерал-майора, а потом и “мир-пенджа”, генерал-лейтенанта. Так как русские офицеры являлись не только инструкторами, но и начальниками персидских офицеров, эти ленты жаловались им для того, чтобы персидским генералам и офицерам не было бы обидно подчиняться русским офицерам в таких малых чинах. Кроме того, офицеры-инструктора жаловались шахом еще и почетной шашкой, украшенной драгоценными камнями. Инструктора-нижние чины награждались орденом Льва и Солнца 5-й степени, который носился в колодке, а старые и особенно заслуженные получали звезду (4-ую степень) для ношения на шее»[482]. Впрочем, такая поддержка авторитета складывается только со второй половины 1890-х гг. В рассматриваемое же время Заведующие, начиная с первого, действительно получали титул «сардара» и ленту с орденом Льва и Солнца[483]. То же касалось и новых чинов для офицеров-инструкторов. Относительно наград сказать что-то конкретное для рассматриваемого времени сложно. Инструкторы действительно награждались шахом, но делалось это чаще всего или в течение службы, или по ее окончании.

Члены военной миссии, не знавшие местных языков, общались со своими подчиненными через переводчика бригады – армянина Мартироса (Мартирос-хана)[484].

Полк или фоудж делился на 4 эскадрона (сотни), которыми командовали иранские штаб-офицеры. По сообщению служившего в ПКБ Мисль-Рустема, последние «стараются набрать в свои эскадроны как можно больше людей из своих “нукеров”, т. е. слуг, или крестьян своих деревень и родственных селений. С такими нукерами им лучше, больше получается наживы да и легче с ними управляться»[485]. Каждый эскадрон делился на 4 десте (взвода)[486]. В каждом полку имелось знамя с персидским гербом.

«Прибитое к штангу наподобие русских, – писал Мисль-Рустем, – не так, как во всей остальной персидской армии – пристёгиваемое: оно хранится или в квартире бригадного командира, т. е. русского полковника, или в дежурной комнате, устроенной по-европейски. На учение оно вывозится по русскому уставу, т. е. со встречей, что в Персии не делается»[487].

В распоряжении бригады находились казармы, конюшни, помещения с несколькими дворами, колодец для водопоя, кладовые для фуража. Были также небольшие мастерские (в которых сами же «казаки» производили ремонт оружия и снаряжения), цейхгаузы, кузница, кухня и лазарет. Всё это располагалось в центральной части Тегерана[488].

Офицеры ПКБ, в том числе и Заведующий, жили в домах, расположенных напротив казарм[489]. Что до «казаков», то те, кто не находился в отпусках, жили частью в казармах, частью в различных частях Тегерана на квартирах[490]. «Нижние чины, – сообщал Мисль-Рустем, – большею частью женаты и ночуют дома: да к тому же на казармы и дров не отпускают. В них ночуют одни “байгуши”, т. е. одинокие бедняки, и заставить ночевать там всех невозможно»[491]. П.В. Чарковский стремился к обустройству вверенного ему подразделения по образцу европейских армий. Его усилиями внешний вид помещений (особенно лазарета, кухни и казарм) поддерживался в чистоте и порядке. «Все приезжающие и посетители казарм удивляются, как там всё хорошо устроено русскими», – писал Мисль-Рустем[492]. В 1883 г. по приказанию полковника была сделана дежурная комната. «Там был даже деревянный пол, – отмечал Мисль-Рустем, – что большая редкость в Персии, устроенный им из досок ящиков, в которых привезли орудия из России. На стенах были портреты шаха, разных персидских знаменитостей и картины; в подставках стояли знамёна; было даже кресло с серебряной дощечкой, имевшей надпись, что шах в 1883 году удостоил, при посещении казарм, сесть на него»[493].

Внешний вид «казаков» был максимально приближен к таковому у российских. Вся бригада была обмундирована по образцу кавказских казаков. Русские инструкторы должны были носить «форму кавказских казаков, даже полковники, хотя бы в России они не служили в казаках»[494]. 1-й полк был одет в обмундирование Кубанского казачьего войска с красными бешметами и верхами у папах. 2-й полк носил форму Терского казачьего войска с голубыми бешметами и верхами папах. 3-й отличался зелеными бешметами и верхами папах. На погонах «казаков» были вышиты «инициалы» полка, к которому он принадлежали. Обмундирование артиллеристов копировало таковое у кубанских русских батарейцев. Гвардейский эскадрон был экипирован в форму российского Лейб-гвардии казачьего полка. В торжественных случаях его солдаты и офицеры носили красные мундиры, а в быту – синие, обшитые галунами, и черкески. Черкески и бурки были закуплены в России[495]. Вооружение состояло из кавказских кинжала и шашки, а также винтовки системы «Бердан № 2». Последние, правда, выдавались на руки только на время учений, командировок или смотров, а остальное время хранились в цейхгаузе[496]. Нужно заметить, что за внешним видом «казаков» и своим собственным русские инструкторы следили, начиная от создания части. Объяснялось это психологическим воздействием, которое оказывали ладно и эффектно обмундированные кавалеристы не только на шаха, его окружение, да и жителей Ирана вообще (повышая таким образом статус России в их глазах), но и на сторонних наблюдателей-иностранцев. Так, на торжественных выходах шаха, русские инструкторы смотрелись очень эффектно на фоне остальных придворных и военных. «В другом углу залы, – описывал один такой салам Мисль-Рустем, – тоже на стульях сидят русские инструкторы в своих кавказских черкесках и папахах и с дорогим оружием. Это самая красивая группа»[497]. Возможно, именно из-за внешнего эффекта, вызванного в том числе и формой «казачьих» полков, даже в худшие моменты существования ПКБ для европейцев, видевших ее, часть эта казалась наиболее боеспособной и пригодной во всей стране для несения воинской службы. В качестве типичного свидетельства роли внешнего вида чинов ПКБ для упрочения русского влияния на шаха и его подданных приведем высказывание английского посланника в Тегеране