В сердце войны - Александр Николаевич Карпов

могла защитить ни себя, ни внуков. Жизнь всей ее большой семьи сейчас как никогда всецело зависела от самого ненавистного ей человека, который давил на нее, пользуясь своей подкрепленной гитлеровцами властью над людьми.

За несколько дней до этого торговец появился на их улице. Следуя в толпе немецких военных, он намеренно демонстрировал свою значимость, старался быть на виду у местных жителей, подчеркивая тесную связь с оккупационной администрацией и с новыми порядками. Бородач властвовал над людьми, назначая кого-нибудь из местных жителей на земляные работы, чистку дорог от снега, сбор и захоронение трупов, лежавших повсюду со времени штурма города. Его тесную связь с немцами подчеркивали два солдата, всегда следовавшие за ним не столько для охраны, сколько для обозначения его статуса начальника. Одни солдаты сменялись другими, а он продолжал демонстрировать перед ними откровенное подхалимство. А потом, когда те чувствовали его близость к ним и услужливость, сами переставали замечать, как начинали выполнять его распоряжения. Благодаря этому его власть становилась еще более объемлющей, и он мог творить все, что ему пожелается. Торговец заходил в любой дом и с выгодой для себя изымал любую домашнюю утварь, любую понравившуюся ему вещь.

Он стал лавочником еще задолго до революции, унаследовав выгодное дело от своего отца. Откупившись, избежал призыва на фронт в Первую мировую войну. В период Гражданской войны нашел способы поладить с новой властью, занявшись поставкой продовольствия для частей Красной армии, но лишь на время, пока не был пойман на махинациях и воровстве. Тогда ему удалось избежать ареста, перебравшись на время в другой город. Там его снова попытались мобилизовать на службу, теперь уже к генералу Деникину. Командованию белогвардейцев услуги опытного и изворотливого снабженца не понадобились, и его опять едва не поставили под ружье с облачением в военную форму. Он вновь сбежал, смог пробраться назад в Мценск и неплохо устроиться на старом месте, где стал, как и прежде, простым лавочником. Расцвет его дела пришелся на время НЭПа. Но этому, счастливому для бородача периоду пришел конец, завершившийся для него, спустя некоторое время, преследованиями и арестом. Отбыв срок, торговец вернулся в город и, благодаря своей изворотливости и хватке, смог снова наладить дело, но уже без прежнего размаха и с учетом политических реалий.

К июню сорок первого года он так и не смог сколотить состояния. Постоянно от кого-то откупался, с кем-то пытался ладить. Экономической свободой для расчетливого, жесткого и хитрого человека стал приход в город гитлеровцев, которые немедленно приступили к наведению своих карательных порядков, для чего им потребовались такие люди, как бородатый торговец, готовые служить и преклоняться, ненавидевшие прежний строй и государство рабочих и крестьян. Сейчас он старался угодить новоявленной военной администрации, очень надеясь на свой опыт, изворотливость, умение преподнести себя и поладить со всеми, кто сильнее его и выше в положении. Тех, кто был ниже, он старательно и безжалостно втаптывал в грязь, особенно ненавидя таких, кто олицетворял собой прежнюю власть и порядок.

Как торговец он прекрасно знал или мог узнать, в чьих семьях были те, кто работал в партийном аппарате, во власти или служил в армии, НКВД или милиции. Он знал людей зажиточных, обеспеченных, хозяйственных. Знал тех, кто исповедовал до прихода гитлеровцев коммунистические порядки, а кто, наоборот, скрывал свои грехи от советской власти. Сейчас ему все это пригодилось. Он пользовался этим, унижая и растаптывая людей в угоду новым порядкам и своему тщеславию.

Предоставленные ему на сегодня солдаты для сопровождения и охраны предстали перед ним в состоянии, которое говорило о том, что вчерашним вечером они участвовали в застолье, где изрядно переборщили с количеством употребленного самогона, купленного или отобранного у кого-то из местных жителей. Оценив состояние своих доблестных защитников, бородач использовал эту ситуацию с выгодой для себя, услужливо преподнеся солдатам небольшую флягу со спиртным, которую держал при себе почти всегда. А те попросили его, в свою очередь, удостовериться в качестве найденного где-то ими самогона. Другого способа, кроме как испытать сомнительного происхождения жидкость на ком-либо, торговец не нашел. И в угоду своим покровителям решил использовать в качестве подопытных случайно попавшихся ему на пути женщин, оказавшихся подругами, одна из которых была Настя Осокина, мама Вити и его сестренок.

Бородач проживал неподалеку от одной из встреченных им женщин и знал, что мужа ее еще летом призвали в армию. Не раз видел с ней Настю, приглянувшуюся ему уже давно, когда впервые увидел ее на торговой площади вместе с мужем, одетым в военную форму со знаками различия политработника Красной армии. Информированность торговца стала роковой для трех подруг. Под дулами карабинов немецких солдат и под хриплые крики бородача они были приведены в дом Осокиных, где под напором грубой силы их усадили за стол.

– Выпить все до дна! И только попробуйте сплюнуть! – шипел торговец, продолжая багроветь и хмуриться.

Он налил в каждый стакан мутную серую жидкость из бутылки, отвратительный запах которой тут же разнесся по комнате.

– Дай им что-нибудь для закуски! – заорал он на пожилую хозяйку, спрятавшуюся за занавеской.

– Мама, не надо! – молодая женщина попыталась спасти то немногое, что было припасено на ужин для детей: – Деток нечем кормить будет.

– Заткнись, дура! – взревел торговец. –  Перед тобой стоят солдаты Великой Германии! Они нация культурная. Что попало пить не будут. Или ты хочешь, чтобы они отравились?

Представители культурной нации, облаченные в расстегнутые на груди шинели, устало стояли возле двери, с пренебрежением наблюдая за процессом подавления воли простых людей их ставленником при новой власти. Кураж и воздействие торговца им уже стали понятны и без всякого перевода. Простые парни из рабочих семей, незадолго до начала войны оказавшиеся в гитлеровской армии, успевшие повоевать, хлебнувшие фронтовой жизни, лечившиеся после ранений, полученных на восточном театре военных действий, прекрасно понимали, что хочет сделать бородач. От увиденной сцены давления под громкий плач маленьких детей им становилось не по себе. Они уже готовы были отказаться от где-то добытой жидкости, по виду и запаху напоминавшей самогон. Не желали быть свидетелями устроенного торговцем показательного издевательства над обыкновенными людьми, повинными перед ним только в том, что в их семьях были люди, прямо или косвенно связавшие свою жизнь с чуждым для него государственным порядком.

– Пить до дна! – снова взревел бородач, от голоса которого зазвенели стекла в окнах избы.

Испуганные женщины стали спешно глотать серую муть из стаканов, морщась и давясь, потом кашляя и задыхаясь, жадно хватая ртом воздух. Поочередно они быстрыми движениями брали большую кружку с холодной водой и пили из нее, подавляя в себе желание извергнуть противную жидкость