«Офицерство волнуется…» Российский офицерский корпус и публичная политика в 1905–1914 годах - Антон Юрьевич Фомин

но второе представляется более вероятным. Кто мог его «приставить»? В момент назначения Михайлова Сухомлинов еще находился в Киеве, а военным министром был Редигер, симпатизировавший деятельности кружка «младотурок». Едва ли Сухомлинов мог наперед позаботиться о внедрении своего человека в Думу.

Гучков говорил Базили, что решил уволить Михайлова, поскольку контрразведка подозревала его в шпионаже[230]. Давая в 1915 г. показания по делу о «причинах несвоевременного и недостаточного пополнения запасов военного снабжения армии», основным фигурантом которого станет Сухомлинов, Гучков подробнее рассказал о капитане Михайлове. По всей видимости, он хотел показать, что полковник Мясоедов был не единственным офицером-изменником в окружении Сухомлинова. В рамках того же дела показания против Михайлова давал депутат П.Н. Крупенский – один из ближайших сотрудников Гучкова по Комиссии обороны, в квартире которого часто проходили совещания «военно-думского» кружка[231]. Крупенский утверждал, что в 1909 г. «узнал из-за границы, что в Комиссии государственной обороны на службе находится капитан Михайлов, и что (он. – А. Ф.) должен быть под надзором в смысле недопущения его к государственным секретам»[232]. Своих заграничных источников Крупенский не раскрывал, да и откуда они могли у него взяться? Тем не менее он сообщил о своих подозрениях Гучкову и Сухомлинову, который якобы странно отреагировал, спросив: «Михайловых много, как его имя?», и не предпринял никаких действий[233]. Крупенский продолжает: «Вскоре А. Гучков обнаружил, что Михайлов интересуется главное документами секретного шкафа Комиссии и решил его удалить, но тому мешал член Думы, секретарь Государственной думы Созонович. Основания его были, думаю, либо то, что как крайний правый, он не желал поддерживать лидера октябристов, либо получил от капитана Михайлова записку, о которой говорили. В которой Михайлов, желая себя защитить, указывал, что его гонят за то, что он обнаруживает Гучкова, Савича и меня в младотуречестве и что он об этом писал, кому следует, не знаю, правда ли это, но допускаю, что так. Во все это вмешалось совещание Государственной думы, и с трудом Михайлов был удален»[234]. Показания Гучкова дополняют слова Крупенского. Он указывает, что попросил генерала Поливанова (своего политического союзника) проверить подозрения насчет Михайлова и вскоре получил справку начальника контрразведки, подтвердившую его опасения[235]. Гучков также сообщил, что адресатом доносов Михайлова был Сухомлинов: «Об этом заговоре им была составлена подробная докладная записка, экземпляр которой, был им, между прочим, передан генералу Сухомлинову, после чего генерал Сухомлинов, как мне говорили, не раз вызывал его к себе для личных показаний»[236]. Гучков и Крупенский настаивали на том, что подозрения в измене заставили Михайлова выдвинуть ответные обвинения. Но скорее они сами пытались очернить информатора своих противников, объявив его иностранным шпионом.

Справка, о которой говорил Гучков, сохранилась, она действительно была прислана Поливановым и подписана начальником контрразведки полковником Н.А. Монкевицем[237]. Но она представляет собой довольно странный документ. Там нет даже косвенных доказательств причастности Михайлова к шпионажу. Все основывалось на неясных слухах и смутных подозрениях отдельных лиц, которые даже не могли вспомнить (!), что заставило их усомниться в «надежности» Михайлова: «Начальник штаба Отдельного корпуса жандармов, генерал-майор Гершельман помнит, что в 1904 году он докладывал дежурному генералу Главного штаба генерал-лейтенанту Мышлаевскому о ненадежности штабс-капитана Михайлова, но не может припомнить, на основании каких данных им был сделан этот доклад. Генерал-майор Гершельман припоминает только, что штабс-капитан Михайлов постоянно брал в долг у товарищей незначительные денежные суммы, причем на него поступали жалобы на неуплату своих долгов; генералу Гершельману штабс-капитан Михайлов также не уплатил незначительного денежного долга. <…> Полковник Максимовский, по возвращении весной 1904 года из Парижа слышал от своих товарищей по Главному штабу, что штабс-капитан Михайлов был отчислен от Военно-статистического отдела ввиду того, что он “подозрителен”, но фактов, на которых основано это подозрение, он не слышал. <…> Полковник Платов весной 1904 года из разговоров с Генерального штаба полковником Княжевичем – товарищем по Академии штабс-капитана Михайлова, вынес убеждение, что Михайлов пользовался среди товарищей весьма нелестной репутацией, причем его характеризовали даже как человека, способного за хорошую сумму денег продать любой секрет. Поэтому полковник Платов доложил об этом начальнику отделения генерал-майору Воронину, результатом чего и явилось отчисление штабс-капитана Михайлова от Военно-статистического отдела»[238]. По сути, из всего этого следовало лишь то, что Михайлов, как уже отмечалось, не пользовался любовью своих начальников и сослуживцев. Но такой справки Гучкову хватило для того, чтобы объявить неугодного человека шпионом.

Высказанные Гучковым подозрения помогли удалить Михайлова из Думы. Момент был выбран удачно. Гучков получил справку полковника Монкевица 1 ноября 1910 г., а незадолго до этого в Думе произошел настоящий шпионский скандал. Корреспондент Австрийского телеграфного агентства, российский подданный барон Э.П. Унгерн-Штернберг передал австро-венгерскому военному атташе графу Спанноки добытые в Думе экземпляры законопроекта о контингенте новобранцев на 1909 г., а также доклада Комиссии обороны по аналогичному законопроекту на 1910 г. Разоблачить Унгерн-Штернберга помог полковник австрийского Генштаба Альфред Редль, работавший на российского военного агента в Вене М.К. Марченко[239]. 28 октября 1910 г. суд приговорил барона за измену к четырем годам каторги с лишением прав состояния[240]. Михайлов был непричастен к передаче секретных документов. Из Военного министерства в Думу поступило 550 экземпляров законопроекта о контингенте новобранцев на 1909 г., значительная их часть была отправлена в Комиссии и роздана депутатам[241]. Унгерн-Штернберг попросту купил забытый в зале заседаний экземпляр законопроекта у кого-то из прислуги Таврического дворца за 2 рубля, доклад Комиссии обороны достался ему таким же путем[242]. Дело Унгерн-Штернберга вел следователь Петербургской судебной палаты А.П. Александров. Расследование подтвердило, что в Думе небрежно относились к секретным документам[243]. Михайлов выступал на процессе Унгерн-Штернберга в качестве свидетеля и, по словам Я.А. Глинки, обличал непорядки в обращении с документами, чем окончательно разозлил Гучкова[244].

В той обстановке сведения, полученные Гучковым, несмотря на всю их туманность, вполне естественным образом позволяли подозревать Михайлова в соучастии Унгерн-Штернбергу. Ни у следствия по делу Унгерн-Штернберга, ни у контрразведки не имелось никаких компрометирующих Михайлова фактов, но его репутация была безнадежно испорчена. Фракция правых больше не могла защитить Михайлова, и ему пришлось согласиться подать прошение об отставке. 26 февраля 1911 г. Михайлов был официально уволен из Канцелярии Государственной думы.

Самое удивительно в этом то, что Михайлов действительно с 1904 г. находился в поле зрения контрразведки. Вероятно, на него обратили внимание с подачи того самого генерала Д.К. Гершельмана, который впоследствии не сумел вспомнить, чем были вызваны его подозрения.

В делах контрразведки сохранилось обстоятельное досье