Чужой земли мы не хотим ни пяди! Мог ли Сталин предотвратить Вторую мировую войну? - Леонид Маратович Павлов

Кремль добился прямо противоположного результата. В один день, 7 июня 1939 года в Берлине Риббентроп и министры иностранных дел Латвии Вильгельм Николаевич Мунтерс, и Эстонии Карл Селтер подписали с Германией договоры о ненападении. Кремль, однако, после этого не остановился, и продолжал навязывать, правда, уже вместе с Англией и Францией, гарантии странам Прибалтики против Германии.

29 марта Чемберлен в палате общин сообщил, что правительство решило довести состав территориальной армии с 130 тыс. человек до 170 тыс. человек. Чемберлен добавил, что по штатам военного времени территориальная армия будет удвоена и достигнет 340 тыс. человек195.

29 марта, выяснив, что случилось с сообщением ТАСС относительно результатов визита в Москву Хадсона, Майский решил обменяться с Кадоганом мнениями о новостях в международной области. По поводу вчерашнего заявления Чемберлена Майский сказал, что его очень удивило то, что в своем заявлении премьер говорит о том, что намерения британского правительства «идут значительно дальше простой консультации» и что «державам, с которыми мы находимся в консультации, мы дали ясно понять, к каким действиям мы готовы в определенных обстоятельствах». Все это звучит довольно серьезно, а между тем полпред даже не представляет, что именно премьер имеет в виду, несмотря на то что СССР как будто бы является одной из тех держав, с которыми британское правительство находится «в консультации». Говоря так, полпред сознательно наводил тень на плетень: кое-что о новых планах премьера он слышал из разных источников, но официально из форин офиса ему о них не было сказано ни слова. Кадоган слегка смешался и как бы оправдываясь, изложил сущность того, что занимает сейчас Уайтхолл. Оказывается, поляки совершенно категорически, румыны менее решительно заявили, что они не примкнут ни к какой комбинации (в любой форме), если участником ее будет также СССР. Кроме того, они дали ясно понять, что «консультация» их никак не устраивает и что они могут войти в мирный блок только при условии твердых военных обязательств со стороны Англии и Франции. В последние дни между Лондоном и Парижем шли усиленные консультации, к которым сейчас привлекается также Варшава. В связи с этим английских правительственных кругах создалось настроение, что в качестве первого этапа необходимо организовать блок четырех держав – Англии, Франции, Польши и Румынии, причем Англия и Франция принимают на себя твердые обязательства оказать вооруженную помощь Польше или Румынии в случае нападения на них Германии. СССР пока остается в стороне, но на следующем этапе он тоже привлекается, причем о формах и характере его сотрудничества Уайтхолл собирается с СССР вести специальные разговоры.

Майский прямо спросил Кадогана «Допустим, Германия завтра нападает на Польшу, – объявит ли Англия в этом случае войну Германии? Будет ли блокировать берега Германии и бомбить с воздуха ее укрепления?» На это, к удивлению полпреда, Кадоган прямо же ответил: «Да, объявит, если, конечно, кабинет примет весь план». Заметив скептическую улыбку полпреда, Кадоган спросил: «Почему Вы так усмехаетесь? Почему Вам кажется подобное решение кабинета невероятным?» Полпред ответил: «Потому что ваш новый план, если он только вообще будет реализован, в чем я далеко не уверен, представлял бы что-то похожее на революцию в традиционной внешней политике Англии, а здесь революций, как известно, не любят». Кадоган пожал плечами и сказал: «Да, конечно, это было бы революцией в нашей внешней политике, – оттого-то мы так долго не можем принять окончательного решения. Я не знаю, примет ли такое решение и сегодняшний кабинет. Но имейте все-таки в виду: настроения сейчас таковы, что твердые гарантии Польше и Румынии могут быть даны»196.

29 марта Литвинов писал Сурицу, что наделавшие за последнее время много шума вопросы о подписании совместной декларации и созыве конференции отпали. Если в ближайшее время не произойдет какой-нибудь яркой германской агрессии, то шум, поднятый вокруг аннексии Мемеля и Чехословакии и германо-румынского соглашения, на время уляжется, и «мюнхенцы» всех мастей снова войдут в свои права. (Литвинов, похоже, и в самом деле опасался, что если Гитлер предпримет очередную авантюру, «мюнхенцы» будут вынуждены замолчать, и Кремлю, чтобы не потерять лицо, и раньше времени не раскрыть свои планы, придется договариваться с Англией и Францией, а это в планы Сталина, видимо, не входило. – Л.П.).

Нарком указывал, что слухи об условиях, которые СССР якобы поставил для своего участия в декларации, ложны. Кремль уже давно решил не подписывать декларацию без Польши, однако на прямое предложение о декларации был дан прямой и недвусмысленный ответ. Никаких вопросов о подписании декларации тремя или двумя странами Кремль не получал, а потому и не считал нужным забегать вперед в определении своего отношения к таким предложениям. (25 марта именно такой вопрос задавали Литвинову сначала Хадсон и Сидс, а затем Гжибовский – оба, между прочим, лица официальные, наделенные полномочиями от своих правительств. Так что Литвинов лгал, говоря о том, что никаких вопросов не было. Едва ли такая синхронность была случайной. Англичане и поляк получили весьма расплывчатые ответы, а Сурицу Литвинов солгал, по сути дела, «подставив» его: информация о том, что вопросы по поводу декларации задавались, могла попасть в газеты, и Суриц в беседах с дипломатами и журналистами мог попасть в щекотливую ситуацию. – Л.П.). Советскому руководству не был известен точный ответ Варшавы. Однако этот ответ был предопределен, чтобы понять, отрицательное отношение Польши и чтобы дать возможность Чемберлену и Бонне уклониться от дальнейших действий.

Литвинов сообщил Сурицу, что в Лондоне Бонне пытался убедить англичан в том, что сотрудничество Польши и Румынии с Советским Союзом невозможно, тем более, что они к сотрудничеству с ним и не стремятся. С целью устранить СССР, Бонне добивался от Чемберлена прямого обещания английской помощи Польше и Румынии, и настаивал на введении в Англии всеобщей воинской обязанности, а также на других требованиях, заведомо неприемлемых для Англии, с целью усиления капитулянтских настроений и доказательства невозможности каких-либо коллективных действий.

Литвинов не сомневался в том, что Бонне проводит политику всякого отказа от вмешательства в дела, не касающиеся непосредственно Голландии, Швейцарии, Бельгии и Польши. Сегодня Уайтхолл больше, чем Бонне интересуется востоком Европы. Бек отрицательно относится к декларации не столько из-за боязни Германии, сколько из-за нежелания допустить участия Советского Союза в каких-либо общих действиях с западными странами. Эту линию Бек проводит последовательно. В ходе визита в Лондон он, вероятно, главным образом будет агитировать против привлечения России к общим действиям и в этом найдет поддержку Бонне. Англия вряд ли согласится на помощь Польше без советского участия. В таком случае Бонне сможет,