Альпийские снега - Александр Юрьевич Сегень

работает плохо и дает нашему фронту мало танков. Нет, она работает очень хорошо и вырабатывает немало превосходных танков. Но немцы вырабатывают гораздо больше танков, ибо они имеют теперь в своем распоряжении не только свою танковую промышленность, но и промышленность Чехословакии, Бельгии, Голландии, Франции.

— Кроме Англии, вся Европа воюет против нас, — наклонившись к Драчёву, пробормотал Давыдов, будто Павел Иванович не знал этого.

Сталин продолжал выступать подробно и обстоятельно, и хотелось, чтобы он как-то, хоть чуть-чуть обозначил положительные сдвиги в работе интендантской службы. Но докладчик перешел к обсуждению вопроса о том, что такое национал-социализм, и определение нынешних немцев как националистов и социалистов решительно отверг, назвав их партией грабителей-империалистов. Дальше он стал цитировать вождей Третьего рейха:

— «Человек, — говорит Гитлер, — грешен от рождения, управлять им можно только с помощью силы. В обращении с ним позволительны любые методы. Когда этого требует политика, надо лгать, предавать и даже убивать». «Убивайте, — говорит Геринг, — каждого, кто против нас, убивайте, убивайте, не вы несете ответственность за это, а я, поэтому убивайте!» «Я освобождаю человека, — говорит Гитлер, — от унижающей химеры, которая называется совестью. Совесть, как и образование, калечит человека. У меня есть то преимущество, что меня не удерживают никакие соображения теоретического или морального порядка».

Он продолжал цитировать, тем самым доказывая всем гражданам СССР: нельзя надеяться на то, что со зверем можно будет ладить, а потому следует биться с ним до конца.

— И эти люди, лишенные совести и чести, люди с моралью животных имеют наглость призывать к уничтожению великой русской нации — нации Плеханова и Ленина, Белинского и Чернышевского, Пушкина и Толстого, Глинки и Чайковского, Горького и Чехова, Сеченова и Павлова, Репина и Сурикова, Суворова и Кутузова!..

Он называл дореволюционные имена, призывая их носителей встать в один ряд с нынешними защитниками Отечества. И это было ново. Павел Иванович почувствовал, как наполнились груди сидящих, принимая в себя глубокий вдох.

— Немецкие захватчики хотят иметь истребительную войну с народами СССР. Что же, если немцы хотят иметь истребительную войну, они ее получат!

Грянули аплодисменты, но Сталин вырвался из них и, повысив голос, продолжил:

— Отныне наша задача, задача народов СССР, задача бойцов, командиров и политработников нашей армии и нашего флота, будет состоять в том, чтобы истребить всех немцев до единого, пробравшихся на территорию нашей Родины в качестве ее оккупантов. Никакой пощады немецким оккупантам! Смерть немецким оккупантам!

Здесь можно было и закончить, но он еще говорил о шаткости созданного Германией европейского миропорядка, по сути рабовладельческого, о непрочности самой Германии, уже истощенной войной, о постепенном укреплении коалиции СССР с США и Великобританией. По тону угадывалось, что выступление Сталина близится к концу, и вот уже загремели последние раскаты грома:

— За полный разгром немецких захватчиков!

Аплодисменты.

— За освобождение всех угнетенных народов, стонущих под игом гитлеровской тирании!

Аплодисменты, и все начали вставать со своих мест.

— Да здравствует нерушимая дружба народов Советского Союза!

Бурные аплодисменты.

— Да здравствуют наша Красная армия и наш Красный флот!

Шквал аплодисментов.

— Да здравствует наша славная Родина!

Буря аплодисментов.

— Наше дело правое, победа будет за нами!

Казалось, прочные стальные и гранитные своды метро «Маяковская» не выдержат таких сильных рукоплесканий. На задних рядах представители рабочего класса Москвы вскакивали на стулья, чтобы он видел, как горячо они его поддерживают.

— Товарищи! Не вставайте на стулья! — приказывали им снующие повсюду энкавэдэшники, но их почти не слушались.

Когда овации стихли, начался концерт. Играли музыканты, плясали танцоры, пели певцы, среди них — Козловский. Сталин сидел между Берией и Микояном, улыбался и хлопал выступающим. В почетном карауле у бюста Ленина танкистов сменяли морские пехотинцы, тех — казаки в черкесках, казаков — пехотинцы, даже просто девушки в формах метрополитена выходили туда.

После концерта разрешили пойти к вагонам-буфетам, но никто не спешил, покуда Сталин со своей свитой не сел в поезд на противоположной стороне платформы и не уехал. Давыдов придержал Драчёва, и они оба остались с народом, который мог наконец причаститься праздничных даров. Петр Данилович взял бутылку пива и бутерброд с бужениной, Павел Иванович — нарзан и пирожок с мясом.

— Можно было с ними поехать, но только до «Белорусской», — сказал Давыдов. — Отдельного банкета не будет, всем надо выспаться до завтра. Начнется в десять. Так что мы сейчас обратно в ГИУ и там заночуем.

Но завтра началось не в десять. На всякий случай утром все срочно перенесли на восемь, дабы сбить врага с толку, если его разведка успела передать время начала парада. С самого рассвета пошел легкий снежок, и подморозило до минус четырех. От фасада ГУМа грянул духовой оркестр под руководством Агапкина, написавшего марш «Прощание славянки». Между прочим, с началом войны Василия Ивановича Агапкина назначили старшим капельмейстером Отдельной мотострелковой дивизии Дзержинского войск НКВД с присвоением звания полковника интендантской службы.

На трибуну Мавзолея под аплодисменты собравшихся на Красной площади вышли Сталин и его окружение — Молотов, Каганович, Микоян, Берия, Маленков, Щербаков, нарком военмор Кузнецов, а также заместитель Кагановича в Совете по эвакуации Косыгин. Кто-то еще. От окон Второго дома Наркомата обороны, где располагался кабинет Павла Ивановича, до Мавзолея далековато, и что-то он мог разглядеть, а что-то нет.

Ровно в восемь загремели куранты, и прямо из-под этого звона в открытых воротах Спасской башни появился конник — маршал Будённый. В течение пяти минут он объезжал войска, стоящие поверх нарисованных крыш несуществующих домов, и, когда закончил, с трибуны Мавзолея заговорил Верховный главнокомандующий.

Генерал-майор слегка приоткрыл окно, но то, что говорил Сталин, едва доносилось до его слуха. Судя по всему, он повторял свою вчерашнюю речь, но в сильно укороченном виде, пять минут вместо вчерашних сорока. И снова услышались имена Александра Невского, Дмитрия Донского, Минина и Пожарского, Суворова и Кутузова. Великих воинов России, о которых после революции 1917 года надолго забыли, будто они защищали только правящий класс эксплуататоров, а не народ русский!

— Вперед, к победе! — громко закончил свою речь Верховный.

С Софийской набережной грянул залп артиллерийского салюта, оркестр Агапкина заиграл гимн СССР «Интернационал», и вся площадь запела под звуки музыки и продолжающиеся залпы орудий со стороны Москвы-реки.

Заместитель главного интенданта Красной армии Драчёв тоже пел, стоя у приоткрытого окна, морозный воздух шел в его кабинет, но сейчас важнее участвовать в общем хоре, чем прятаться от холода. И лишь когда