Ангелы Суджи - Владимир Дмитриевич Пронский

Мало-помалу он остыл после земляных работ, сухая трава под ним примялась и перестала шуршать, и ничто не выдавало присутствия бойцов. Когда же Громов начинал что-то бормотать, Земляков зажимал ему нос, а Володя, вздрагивая, тотчас пытался освободиться, и это у него получалось, что и требовалось Землякову. От нечего делать, устав смотреть в тепловизор, он минуту-другую рассматривал звёздное небо, когда надолго запрокидывал голову, то звёзды устраивали небесный хоровод, и он был готов радостно кружиться в нём от осознания того, что видит небо, оно над ним, рядом с ним, казалось, стоит лишь протянуть руку и ближайшая звезда мягко опустится к нему на ладонь и будет освещать всё вокруг… Он даже вздохнул, представив такое зрелище, и подумал: «Вот хорошо этот фокус проделать при Григории. Сын наверняка оценил бы такую способность отца, может, даже придумал, как это сделать на самом деле. А что, когда-нибудь придумает такую формулу, которой запросто всё объяснит! ‒ подумал Земляков и улыбнулся, представив, как сын будет ломать голову над предложением. ‒ И вежливо пошлёт меня куда подальше, не будет ничего объяснять, потому что глупостям не бывает объяснения».

С севера и юга долетали звуки дальних разрывов снарядов, они напоминали, что там идут бои, там жарко, даже, может, очень жарко. У них здесь тоже бой, но стороны пока взяли паузу. Видимо, в душе понимая бессмысленность столкновения за никому не известный хутор, и сколько они здесь ни бейся, всё равно молва о нём далеко не полетит, потому что на более чем тысячекилометровом фронте таких хуторов, деревень, сёл и посёлков бесчисленное множество. И бойцов такое же множество, и все они верят в скорое окончание войны, а пока, чтобы приблизить его, необходимо затаиться в этом секрете и помнить о пароле и отзыве на него.

21

Холодна ночь под Суджей. После дневного тепла не очень-то комфортно торчать на ветру да на возвышенности, если за ночь тепло выстудилось, от не успевшей за день прогреться насыпи веяло холодом, да плюс сонное состояние, от которого Земляков с Громовым не могли избавиться до утра. Казалось, только провалишься в сон, а напарник уж толкает, теребит за рукав ‒ просыпайся, смена. Очнёшься, поёжишься и волей-неволей от озноба возвращается кашель. И так, и сяк глушишь его, но он и не собирается успокаиваться. И только хорошенько очистив лёгкие, смахнув выступившие слёзы, начинаешь ровнее дышать, а гортань успокаивается, перестаёт напоминать о себе.

Среди ночи им доставили несколько одноразовых гранатомётов, и теперь они стояли в углу окопчика и когда Земляков дотрагивался до них, то казалось, что руке становилось тепло.

Трижды удалось по часу поспать им, и к рассвету они уже оба бодрствовали, продолжая рассматривать сектор в тепловизор и прислушиваясь к окрестностям, заодно набивая патронами пустые магазины, пока никто и ничем не выдавал своего присутствия, обе стороны держали паузу. Когда чуть-чуть посветлело, Сергей скомандовал Громову:

‒ Володя, разбегаемся! Живо к себе по-пластунски. Парочку гранатомётов возьми. Пригодятся.

А как только багровый солнечный диск показался из дымки, Земляков и без тепловизора рассмотрел движение. Нацисты появились неожиданно, словно и не уходили с насыпи. Сначала мелькали вдалеке, но быстро стали приближаться. Земляков коротко доложил Виноградову:

‒ Наблюдаю неприятеля…

‒ Подпускайте ближе и открывайте огонь!

‒ Есть! ‒ ответил Земляков и подумал: «Дело привычное!» И не было в нём ни волнения, ни тем более страха, словно он приступал к каждодневной работе, правда, был недоволен, что очень рано начинается ненормированный рабочий день.

Чтобы проявить себя и показать свою неуступчивость, он, приподнявшись над окопом, шарахнул из гранатомёта и увидел, как на месте разрыва гранаты несколько врагов, не ожидавших такой наглости и не успевших залечь, ткнулись в рельсы. Земляков зло подумал: «А что вы думали: мы сироты казанские, за себя не сумеем постоять? Ещё как сумеем! Вы только не стесняйтесь, подходите ближе! ‒ И подтвердил слова двумя короткими очередями, словно предупредил. ‒ Вот так-то оно понятнее!».

Наступающие никак не отреагировали: ни огнём, ни криком ‒ продолжили ползти в их сторону.

‒ Ползите, ползите, ‒ шептал Сергей. ‒ Жду вас с нетерпением. ‒ И встретил короткой прицельной очередью.

Не успел один упокоиться, как следом упокоился второй. А глянул, из-за них ещё трое, извиваясь, ползут.

‒ Да сколько вас там?! ‒ ругнулся Земляков. ‒ Что ж вам неймётся-то. Ведь скоро весь путь перегородите.

Он действительно не понимал упёртость нацистов. Где-то они хитрецы, а тут как бараны прут и прут. Ну хотя бы какой обходной манёвр ночью совершили. На какой-нибудь лодчонке в тыл перебрались и навели страху. Так нет же ‒ только в лобовую атаку! Но и атаки не получилось: потеряв ещё одного, они развернулись, поползли назад, а Земляков пустил им несколько очередей вдогонку: «Это вам пёрышки взъерошил для попутного ветра!».

Не успела утихнуть у них перестрелка, как начался бой на левом фланге, и по-настоящему: с АГСами, огнём БМП. На связь вышел Виноградов, спросил:

‒ Ну, как у вас?

‒ Отошли…

‒ Не расслабляйтесь. Не пройдёт и часа ‒ вновь попрут.

‒ Что на левом фланге? ‒ словно старший по званию, спросил Земляков.

‒ Ночью противник подогнал к съезду с трассы две БМП, укрыл их в канавах и теперь они поливают позиции Силантьева и других гранатомётчиков. Но и те не дураки: за ночь обложили двойным слоем дёрна гранатомёты, себе выкопали щели: какая-никакая, а всё-таки защита. Одну БМП уже подбили, но не до конца. Работаем над этим. Когда первую подбили, вторая развернулась и ходу. Так что бойцы разбираются.

Пока Сергей слушал Виноградова, то невольно улыбался в душе: «Молодняк совсем ‒ эти лейтенанты. Наш вроде и суров на вид, а в душе-то наивный ребёнок. Иной послал бы, а этот всё по полочкам раскладывает, будто от меня что-то зависит!».

Закончив сеанс, Земляков пожевал галету, потому что с пустым пузом воевать не хотелось, попил водички. И в этот момент его разобрала весёлая злость. Показалось, что он и не воюет вовсе, а вовлечён в условную игру, где всё не настоящее. И противники не настоящие, и он не настоящий, а если был бы самим собой, то непременно замирал бы от страха при появлении противников, а на деле ничего похожего не происходило, словно в нём что-то крутнулось, поменялись полюса, и полюс радости и торжества оказались совсем близко, а полюс страха сместился на