«Офицерство волнуется…» Российский офицерский корпус и публичная политика в 1905–1914 годах - Антон Юрьевич Фомин

округа он и перешел на высшие посты в министерстве. В Киеве же состоялось знакомство Сухомлинова с офицером штаба округа Бонч-Бруевичем, который так же считал себя учеником и последователем Драгомирова[298]. Оба стремились сохранить наследие своего великого учителя. Бонч-Бруевич был далек от мысли, что «драгомировские» принципы тактики устарели. Напротив, по его мнению, русская армия терпела неудачи на Дальнем Востоке из-за того, что ее командиры пренебрегали «учением» Драгомирова.

В одной из заметок на эту тему Бонч-Бруевич писал: «…и на театре военных действий, и на полях сражений со стороны русской армии были допущены многие явные нарушения теории военного дела.

Это ничем не оправданное нарушение теории является важным недочетом в нашей армии. <…> Работа войск в мирное время должна быть направлена к практическому изучению той теории военного дела и тех уставов, которые в данную эпоху должны применяться на войне. Это положение находит полное подтверждение во взглядах нашего маститого учителя М.И. Драгомирова, который постоянно и неуклонно требовал обучать войска тому, что требуется для военного времени. Исполнялся ли в нашей армии этот высокомудрый совет? Не нарушается ли он зачастую в течение мирной подготовки войск? <…> не в отсутствии ли умения оборонять и атаковать местные предметы заключается причина наших значительных потерь в людях даже и в тех случаях, когда, казалось, потери должны быть незначительными?»[299] Когда после войны с Японией предшествовавший период развития вооруженных сил России подвергся переоценке, Бонч-Бруевич, разумеется, стал яростно защищать заветы Драгомирова: «Не успела закончиться война, а уже некоторые досужие фантазеры провозгласили: “Долой прежнюю тактику, – она ни к чему теперь не пригодна”; иначе говоря, – “долой выводы истории, мы предлагаем заменить их плодами нашего воображения”»[300].

Можно заключить, что история «младотурок» Академии генштаба показывает, как изначально будто бы совершенно не политический спор о подходах к преподаванию обернулся борьбой за власть между сторонниками «прогрессивных» реформ и бдительно охранявшими свои главенствующие позиции консерваторами.

Глава 3

Военные пропагандисты в поисках «внутреннего врага»

С высоты престола все мы – верноподданные призваны содействовать правительству словом и делом.

Ф.И. Сурин

Как уже отмечалось выше, Первая русская революция была временем небывалого для России общественного подъема, который при этом не носил однонаправленного характера. Первоначальное доминирование противников режима в публичном пространстве вызвало встречную мобилизацию охранителей. Растерянность правительства перед натиском «освободительного движения» побуждала консерваторов из «публики» проявлять инициативу. Охранительная мобилизация затронула и группы, декларировавшие свою принципиальную аполитичность. В создавшихся условиях некоторые их представители считали своим долгом ради «спасения отечества» принять участие в политической борьбе, хотя бы давая официальным лицам ценные, как им казалось, рекомендации по преодолению текущего кризиса и сплочению народа.

Полковник Ф.И. Сурин – историк и пропагандист

12 октября 1905 г. на стол исполняющего должность начальника Главного штаба генерала А.А. Поливанова лег документ, содержащий, по мнению его автора, предложения исторической значимости, общероссийского и даже международного масштаба. Это была записка «Об интеллектуальном противодействии посредством: а) литературы, б) сцены, в) пения, г) проповеди и лекций, д) школьных учебников и т. д.», составленная полковником Федором Иосифовичем Суриным – осматривающим оружие штаб-офицером управления Казанского военного округа[301].

Кому или чему полковник Сурин считал необходимым оказать «интеллектуальное противодействие» посредством печати, изящных искусств, а также лекций, проповедей и школьных учебников? По его убеждению, абстрактным врагам России, к которым относились как революционеры, так и их мнимые зарубежные покровители, удалось наполнить и увлечь антигосударственной «литературой и проповедью <…> 3/4 наших газет, журналов, нашей интеллигенции, высших и средних учебных заведений»[302]. Несмотря на то что Сурин не слишком хорошо владел политическим языком своей эпохи и называл революционную агитацию «проповедью», его мысли звучат весьма современно. Если говорить нынешним языком, его главный посыл состоял в том, что российское государство проигрывает в развязанной против него «информационной войне»: «Этому [революционному] увлечению дает отпор лишь сила войска и полиции. Отпор интеллектуальный – разоблачение лживости и опасности для Руси революционных действий – вовсе не организован, не поручен верноподданнической интеллигенции и не действует так же умело и решительно, как вражий»[303]. В качестве примера того, как правительству следует действовать в информационном поле, Сурин указывал на опыт недавнего противника России – Японии: «Сановникам, полководцам, литераторам велено было сочинять и пускать в ход боевые песни, стихи, пьесы, статьи, разъяснявшие цель, выгоды, опасности, уязвимые места России и т. д. Десятилетние упорные внушения, как известно, вполне окупили все усилия и расходы, доказали всему миру, что литературные, психические внушения так же могущественны и необходимы для победы, как заранее подготовленное, многочисленное войско»[304].

Заботясь о благе Родины, полковник разработал целую программу широкой патриотической пропагандистской кампании. Все те ресурсы, которые, в понимании Сурина, использовал против России враг, должны были быть обращены против него. На организационном уровне силами Главного штаба, Совета государственной обороны, управления военно-учебных заведений и ведомства народного просвещения надлежало создать своего рода Министерство пропаганды в виде комитетов или особых совещаний «для руководства литературной, учебной, верноподданнической деятельностью, для интеллектуальной борьбы с революцией и прессой, закупленной врагами, с людьми, увлеченными психической эпидемией»[305]. От общих целей Сурин переходил к конкретным задачам. Каждый комитет, в зависимости от сферы своей компетенции (будь то литература, печать, театр, «публичные лекции и проповеди»), должен был заниматься внедрением в общественное сознание круга основополагающих, по мнению полковника Сурина, идей. Во-первых, спасение России заключено в духовном единении православной церкви и самодержавия (традиционный, восходящий к Н.М. Карамзину «символ веры» русских консерваторов): «Русь объединилась, усилилась и спаслась от ига монголов только благодаря объединяющей всех сильной власти русского царя, и благодаря воодушевлению, поддержанному русской православной верой»[306]. Во-вторых, Россия находится в готовом сомкнуться кольце врагов: «Это объединение посредством царя и креста снова стало необходимым ввиду замышленного и возможного нового нашествия на Русь союзных войск Японии, Китая, Англии и др.»[307]. В-третьих, России принадлежит великая историческая миссия защиты христианской цивилизации Европы от варварского Востока: «Россия – защитница всей Европы от Азии. Усиление России прекратило разгром Европы – турками, монголами и другими выходцами из Азии. Ослабление России поведет к разгрому всей Европы, к падению ее культуры»[308]. Развивая этот пункт своей программы, Сурин выходил за пределы внутренней политики. По его убеждению, Россия должна была немедленно заняться ничем иным как материальной, организационной и пропагандистской подготовкой «нового крестового похода против желтой расы». Вокруг этой цели должна была строиться внешняя