Гвардии Камчатка - Николай Владимирович Манвелов

Иркутска – адъютант генерал-губернатора Восточной Сибири казачий есаул Николай Мартынов, который за три месяца на собачьих упряжках добрался до места назначения через Якутск, Охотск, а далее вдоль побережья Охотского моря – на суше проезжих дорог тогда не существовало. Есаул прибыл третьего марта, а покрытое им расстояние составило восемь тысяч верст.

Вице-адмирал Николай Чихачев, гравюрас фотографии, 1888 год

«3-го марта 1855 года рано утром распространилась весть, что прибыл в качестве курьера адъютант генерал-губернатора Муравьева с очень важным циркуляром. Вскоре величайшая новость была в устах всех и каждого; повсюду виднелись испуганные лица, всякое веселье исчезло. Петропавловск как порт, был упразднен и оставлен. Все военные и служащие, все суда и вообще все казенное имущество должно было быть переведено в Николаевск на Амуре.

Далее циркуляр извещал: так как неприятель возвратится сильно подкрепленным, для того чтобы загладить сделанные им ошибки, и так как совершенно невозможно прислать сколько нибудь достаточную помощь, то все поэтому тотчас же должно быть перенесено на суда, как можно скорее с тем, чтобы – если это окажется исполнимым – еще в марте отплыть на Амур. Необходимо было выполнить это приказание. Сначала все это подействовало на местных жителей ошеломляющим образом, затем они ободрились и принялись тотчас же за работу, чтобы поскорее исполнить то, что им неизбежно предстояло. Прежде всего начали оснащивать все суда и почти одновременно с этим вооружать и грузить их», – писал фон Дитмар.

Необходимо отметить, что решение об эвакуации Петропавловска Муравьев принял без согласования с Санкт-Петербургом – получение официального разрешения из столицы заняло бы очень много времени, учитывая состояние сибирских транспортных коммуникаций. Более того, помимо самого Мартынова о его командировке знали очень немногие.

«Итак, не спрашивая даже предварительного разрешения Государя, Н.Н. Муравьев решился оставить Петропавловск и перевести эскадру и все учреждения на Амур. Вследствие такой замечательной находчивости неприятель, как мы увидим далее, был чрезвычайно озадачен, не найдя нашей эскадры ни у берегов Камчатки, ни у берегов Татарского пролива. Это действие ярко обрисовывает характер Муравьева, который, зная хорошо Государя Николая Павловича, осмелился, не спросившись Его, взять на свою ответственность такую важную меру, как бросить на произвол судьбы целую страну, чтобы спасти то, что должно было спасти», – отмечал биограф Муравьева Барсуков.

Тем временем Завойко обратился к населению с воззванием, в котором, в частности, говорилось:

«Англичан и французов бояться вам нечего, в Петропавловске остаются казаки и волонтеры из камчадал, которые далеко внутрь Камчатки неприятеля не допустят, и без этого ему трудно было бы пройти – и он не станет здесь терять время, потому что ничем не поживится. Если бы паче чаяния где-то показался неприятель, то уходите в леса и уносите имущество и угоняйте скот, а между тем из скрытых мест наблюдайте за неприятелем и наносите ему вред, который будет возможен. Я стану постоянно наблюдать за всем, что делается в Камчатке, и как хорошие, так и худые поступки ваши от меня не скроются, но надеюсь, что вы всегда будете вести себя честно и исправно».

Здесь стоит лишний раз напомнить о том, что получение почты в Петропавловске было Событием с большой буквы:

«В Камчатке в обыкновенное время почта приходит всего два раза в год, один раз через Охотск и Гижигу – зимой; другой раз, летом, по морю, если нет блокады. Взявши в расчет это и вспомнив, что время моего рассказа относится к концу 1854 года, т. е. к самому разгару Восточной войны, не трудно будете объяснить нетерпение, с которым каждый из нас ждал письма или газеты; наконец, отбросив даже в сторону политические обстоятельства, все мы в России имели родных, знакомых, друзей, без известий о которых жили целые месяцы. Приход почты давал пищу для разговоров; сначала рассказывались происшествия, прочитанные в газетах, или известия, полученные в письмах; их обсуживали и пересуживали тысячу раз; потом являлись новости сомнительной вероятности, а наконец, и такие, несообразность которых поражала самых доверчивых; явление последних всегда служило несомненным признаком истощения всего прибывшего с почтой. Камчатским Бобчинским и Добчинским мылили сильно голову, а там надоедало и сердиться; все входило в обыкновенный порядок, все успокаивалось, и колесо камчатской жизни вертелось попрежнему», – вспоминал Фесун.

Но вернемся в начало марта 1855 года. Приказ Завойко от пятого октября требовал от начальствующих лиц срочно начать составление списка тех, кто будет эвакуироваться, а также список тех, кто останется на Камчатке:

«Поручаю Г. Командующему 47 Флотским Экипажем и прочим частным начальникам объявить всем Чиновникам и нестроевым нижним чинам. Кто желает оставить в Петропавловском порте свои семейства, а кто[249] с собою семейства[250] и представить ко мне; а между тем рекомендую Г. Командующему Экипажем осмотреть внимательнее всех нижних чинов и не способных по болезням и проч. к строю, для сражения с неприятелем, составить списки и представить ко мне немедленно. Господину Медицинскому Инспектору донести мне: о больных нижних чинах, состоящих в Госпитале: сколько из них могут выздороветь от болезни к 5 числу Апреля сего года и встретить действительную службу и кто именно безнадежен к выздоровлению и должен будет оставаться в порте».

Подготовке к уходу был, говоря современным языком, дан старт.

Эвакуация

Началась спешная подготовка к эвакуации порта. Работы было очень много. Возвращались на корабли орудия, грузились в трюмы припасы и казенное имущество.

Как отмечал Завойко, на третье марта фрегат «Аврора» стоял без грот-мачты и половины артиллерии, размещенной на береговых батареях, корвет «Оливуца» был разоружен[251], транспорты «Двина», «Иртыш» и «Байкал» стояли также разоруженные, но в балласте. Часть солдат и матросов занималась заготовкой фашинника для батарей в 60–70 верстах от города, «батареи, якоря и прочее имущество были завалены снегом».

Темпы подготовки были набраны столь высокие, что уже к третьему апреля был выполнен объем работ, позволявший в ближайшее время выйти в море.

Портовыми средствами удалось капитально отремонтировать («тимберовать») грот-мачту фрегата, вернуть на штатные места рангоут и такелаж на все суда.

С мачтой пришлось потрудиться: «ее пришлось вынуть, разобрать, вставить вместо поврежденных частей новые части, снова собрать и поддать на место. Подобная работа требует значительного времени, даже в Кронштадте, где есть краны и все возможные удобства, в Камчатке же исполнение ее было очень трудно, и если сказать, что, несмотря на дурные и в особенности весьма непостоянные погоды, чрез 10 дней после спуска на лед мачта находилась на фрегате и на нее уже накладывались ванты», –