Однажды на Украине - Сергей Николаевич Прокопьев

часть паствы отца Дионисия так или иначе связана с учебным центром ВДВ. Как и в других храмах, прихожане Свято-Вознесенского в большей своей части женского пола. Да только у кого-то супруг в прошлом или настоящем офицер, а кто-то из женщин является военнослужащей. Так что прекрасно понимали, где находится их батюшка, и усиленно молились за него, пока окормлял воинов на передовой. С некоторых пор командование перестало напускать таинственность на поездки священников за «ленточку», уезжая, батюшка открыто просит молитв у своей паствы.

У прихожан просит, у родителей нет. И когда секретно было, и с отменой тайны не сообщает о поездках на войну. Был случай, не сдержался, позвонил в Новосибирск, открылся отцу. Потом сожалел и сделал вывод: так поступать нельзя. В тот раз ехал в самое пекло. Штурмовые отряды десантников с переменным успехом наступали, враг активно оборонялся, снарядного голода не испытывал, украинская арта работала день и ночь, обрушивая тонны металла на наши позиции. Это было ещё до гибели отца Михаила. Он знал о командировке отца Дионисия, сам устанавливал очерёдность отправки полковых священников ВДВ на фронт, позвонил в Омск, предупредил о серьёзности поездки.

Отец Дионисий прибыл в Москву, оттуда предстояло на самолёте лететь в Ростов-на-Дону, там его встретят десантники и повезут за «ленточку». Одет был по-военному, без подрясника. В московском аэропорту на него вдруг навалилась тоска. Страшно неуютно сделалось на душе, что показалось дурным предчувствием. Достал телефон, немного поколебавшись, позвонил отцу:

– Папа, ты меня прости за всё. – Набежали слёзы.

– Папа, я в аэропорту в Москве, лечу в командировку. Прости меня, дорогой, за всё прости.

– Куда в командировку?

– Ты же знаешь, папа, кто моя паства.

– Сын, мы будем за тебя с мамой молиться. Бог не оставит, он милостивый. Храни тебя Господь, дорогой! В любой ситуации Бога не забывай!

Закончив разговор, батюшка поспешно вытер глаза. Аэропорт жил привычной жизнью, диктор громко объявлял регистрации и посадки на рейсы, мимо шли люди с чемоданами, сумками, молодая мамочка вела за руку девочку в яркой малиновой курточке, дочь канючила: «Мама, купи…» Всё было мирно, обыденно, и он в военной форме со слезами на глазах, с растерянной душой. Через два кресла сидела женщина, она вдруг поднялась, подсела:

– Вы успокойтесь, мужчина, всё будет хорошо. Только берегите себя.

Услышала разговор и догадалась, куда летит военный.

– Простите, – сказал батюшка. – Простите ради Бога.

В ту командировку он несколько раз попадал под обстрел. Но, слава Богу, ни разу не задело. С тех пор, отправляясь на войну, родителей не ставил в известность.

– Может, в тот раз мне нужна была их молитва, сильнее родительской молитвы нет ничего, – рассуждает батюшка, вспоминая ту минуту слабости. – Я срочников нашего центра наставляю: ни в коем случае не писать родителям в упадническом тоне, не звонить: мама, папа, у меня всё плохо – кормят плохо, офицеры гоняют с утра до ночи… Во-первых, – говорю им, – кормят нормально, не мамины, само собой, пирожки да шанежки, но пища калорийная, вместе с вами частенько ем. Понятное дело, нагрузки, но ведь вы де́санты! Попал в ВДВ – гордись, не попал – радуйся. Вы попали! Значит, терпите и помните – дембель неизбежен. Живые и здоровые вернётесь домой, а вот когда свершится эта неизбежность, тогда и рассказывайте, что в голову взбредёт, хотите правду, хотите фантазии разводите, как вы тут героически вели себя. Но пока в войсках, не жалуйтесь маме-папе: ой плохо, ой трудно, ой умираю. Каждое ваше «плохо» – это седая прядь у родителей. Представляете: вы возвращаетесь домой, а ваши родители абсолютно седые. Их учу, а сам тогда в аэропорту рассиропился. У мамы сердце слабое, папе тоже седьмой десяток идёт.

Мы сидим с батюшкой в нижнем приделе храма, он в честь Александра Невского. Здесь в 2006 году начиналась литургическая жизнь в Светлом. Верхний придел вовсю строился, а в нижнем шли богослужения. Владыка Феодосий, отправляя иерея строить храм, выдал антиминс с благословением: «Служи литургию». Стены в нижнем приделе были оштукатурены, нормального пола не имелось, но службы шли. В холода батюшка приходил рано-рано утром, растапливал железную печь. Храм наполнялся дымом быстрее, чем теплом. Сизые клубы собирались под потолком, заполняли помещение. Батюшка подбрасывал дрова, стараясь пораньше нагнать температуру до сносной, чтобы к приходу паствы открыть дверь и разогнать дым. После литургии можно было услышать: «Батюшка, внук спрашивает: бабушка, почему от тебя костерком пахнет».

– А уж как от меня дымом несло, – смеётся отец Дионисий.

И вспоминает случай из крайней командировки, с огнём и костерком связанный.

– По-разному живём за «ленточкой», бывает в полях-лесах, иногда в посёлках базируемся, в заброшках – заброшенных домах, бывает, в землянках. В посёлках чем хорошо, какие-то торговые точки имеются. Кормёжка в ВДВ нормальная, но солдатская надоедает, хочется иногда разнообразить. В тот раз были у де́сантов вдвоём с батюшкой Алексеем, жили в полях-лесах. Он говорит: «А давай чипсы заделаем! Картошки нарезать тоненько, в масле пожарить, в сто раз лучше магазинных».

Отец Алексей на десять лет старше батюшки Дионисия, но энергии не занимать, позиционировал себя опытным кулинаром. Поставил напарника на чистку картошки, сам занялся костром. Под чипсы раздобыл большой казан. «Ух, знатный казанчик! – нахваливал посудину. – Мяска раздобыть, так и плов сварганим. По-узбекски сделаю, ты, друг мой, в жизни такого не пробовал». Отец Алексей ополоснул казан, протёр его, подсолнечного масла щедро налил, на огонь поставил, крышкой накрыл и исчез, наказав отцу Дионисию:

– За костром смотри, масло пусть хорошо разогреется, я через пяток минут вернусь, картошку загрузим.

В отличие от батюшки Алексея отец Дионисий никогда плов ни узбекский, ни туркменский, ни таджикский не делал, с казаном дел не имел. Полностью доверился шеф-повару. К его уходу исходный материал под чипсы, тонко нарезанную картошку, приготовил, получилась большая миска с верхом. Накрыл её тарелкой и занялся костром, пошевелил угли длинной палкой, подбросил дров, и вдруг благодушное настроение разом слетело с души и сделалось не по себе – дымок заструился из казана, следом из-под крышки вырвались жадные жаркие языки пламени.

Происходило кулинарное действо, перешедшее в пожарное ЧП, в полевом лагере одного из подразделений ВДВ. По секрету откроем, это была не передовая, но и не тыл, что-то среднее. Десантники неплохо оборудовали стоянку. Даже имелся приличный душ. В полевых условиях душ – это пятилитровая бутыль, «вниз головой» притороченная к перекладине, прибитой к двум стоящим рядом деревьям, встаёшь под ёмкость, чуть откручиваешь крышку и смываешь с себя пыль и грязь войны. В нашем случае имелся передвижной душ, оборудованный в кунге. Снаружи устанавливалась внушительная пластиковая ёмкость с водой, шлангом соединялась с кунгом, в котором и происходили гигиенические процедуры. Значительно лучше, чем душ из пятилитровой бутылки над головой. Находился кунг-душ рядом с костровищем. Удобно тем, что нагреваешь на костре воду и заливаешь в ёмкость, откуда она поступает в кунг… У кострища стояли почти театральные сиденья. Намертво соединённые вместе четыре кресла с деревянными подлокотниками, откидными деревянными сиденьями, обтянутыми кожзаменителем. Скорее всего, десантники взяли это добро из пострадавшего от обстрела сельского клуба. Кресла изначально не предназначались для полевого использования, поэтому десантники их доработали для безупречной устойчивости.

Душ, кресла очерчивали уютный пятачок, который превратился неожиданно для батюшки Дионисия в царство огня, рвущегося из казана во все стороны… Подрастерялся кашевар от пламенной картины, с нотками паники в голосе крикнул офицерам, что неподалёку группкой стояли:

– Парни, что делать?

Первая реакция подбежавших офицеров:

– Казан-то с маслом зачем накрывать?

Отец Дионисий поспешно свалил вину на шеф-повара:

– Отец Алексей накрыл и ушёл, сказал в костёр подкладывать.

Один из офицеров сдёрнул крышку палкой, дал пламени свободу… Душ, стулья загорелись… Правильнее сказать – не душ загорелся, а пластиковая ёмкость под воздействием пламени стала оплавляться. Отец Дионисий статистом не стоял. Схватил кусок брезента, накрыл им казан, затем схватил шланг, идущий от ёмкости, крутнул кран и направил струю воды в костёр. Со всех сторон полетели советы.

– Батюшка, в масло не лей!

– Костёр, костёр заливай!

В итоге ёмкость душа несколько потеряла первозданную форму, но не до дырки. Довольно сильно пострадали