Однажды на Украине - Сергей Николаевич Прокопьев

После первой встречи с Ильёй мы несколько раз подолгу беседовали по телефону. Это уже когда он выйдет из госпиталя. Обычно разговаривали поздно вечером, день у Ильи был занят, ездил по врачам, много времени отнимали козы. То и дело у меня при работе над рассказом возникали вопросы. На какие-то Илья отвечал, записывая в Ватсапе аудиореплики, какие-то требовали диалога. И всё же основное Илья рассказал в той нашей самой первой беседе-знакомстве, когда в природе неистовый май разгонял весну до апогея, показывая всю божественную красоту сибирской земли, воскресшей от зимы. Илья ходил ещё с тросточкой, тяжело ступая на израненную ногу, не верилось, после такого ранения сможет вернуться на СВО. А ведь он вернётся в свою дивизию на передовую, пусть не штурмовиком, будет возить раненых, но вернётся.

– Я участвовал в шести операциях, – рассказывал Илья в ту нашу майскую встречу, – в каждой были моменты, когда, считаю, Бог миловал. Неверующий скажет: не выдумывай – просто повезло. Но и с ранением, чуть бы в сторону пошли осколки… На предкрайней моей операции с Гришей Атлетом ходили в паре на наблюдательный пункт, два часа стоишь, потом смена приходит, в сумме восемь часов за сутки набиралось. Ожидали наступление врага. По линии обороны опорники, а наблюдательный пункт ещё ближе к украм, в серой зоне. В тот раз наша смена выпала на раннее утро, я первым проснулся, бужу Гришу перекусить, чаю попить. Спали в землянке – крыша в один накат ветками прикрытая. Тут же рядом оборудовали место, чай кипятили, сухпайки разогревали. Газовая плитка была типа чемоданчика, у охотников такие на вооружении. Гриша заленился, пробормотал: «Пошли без чая, поспим чуток».

И правда, думаю. Полчаса ещё было, в конце концов всухомятку поедим, лучше урвать чуток сна. Укры будто подслушали мои мысли, миномёт стал накидывать. Да так, что мины рядом ложатся. Когда миномёт угомонился, мы выбрались из землянки, на Гришин рюкзак смотреть было страшно. С вечера оставил у входа, как раз на том месте, где нам чай пить. Осколки в хлам посекли. Встань мы чаёвничать, нас бы вместо рюкзака посекло. «Хорошо, – говорю Грише, – засони с тобой». Посмеялись. За день до этого тоже Бог миловал, в тринадцати шагах от нас, специально считал, мина легла. Стояли на НП. Подлетает добрый слоник, «семьдесятдвойка». Поработал минут пять, обстрелял укров, и по газам, скорей-скорей от обратки тикать. Он улизнул, обратку нам оставил. Она не заставила себя ждать. Укры начали щедро накидывать. Одна мина в тринадцати шагах от нас с Гришей жахнула, комья земли в НП залетели. У Гриши нервный срыв – закричал, упал, затрясло. Я давай успокаивать: «Всё хорошо, Гриша, всё хорошо!» Он обессиленно сел в траншее, голову уронил на грудь… Война – это страшно. Не привыкнешь. Гриша воевал с первых дней, как нашу дивизию ввели в зону СВО, в бою с него брал пример, собранный, хладнокровный, стрелял из любого оружия – автомат, пулемёт, гранатомёт. Ещё на срочке, отслужив четыре месяца, контракт подписал. Летом двадцать второго был ранен, контужен, руку сломало, долго лечился. Один из самых опытных во взводе, но даже у него сдали нервы. Шли с НП, Гриша попросил: «Дед, не надо парням про меня, это после контузии». Я и не собирался рассказывать… Гришу Атлета убьют на крайней моей операции, говорил уже, как получилось, он двести, я триста. В меня вошла куча осколков, много извлекли, а двадцать два оставили, Гришу одним осколком в сонную артерию…

– Опорники парни возьмут без нас, – завершит Илья рассказ о своём крайнем бое. – Из пятнадцати штурмовиков четверо будут двести и столько же триста. У оставшихся парней планка упала от таких потерь! Всемером при поддержке такого же числа полковых отчаянно пошли вперёд, подавили все огневые точки и выдавили укров. За что комбат досрочно, это когда сначала даётся награда, потом оформляются бумаги, наградил всех разведчиков, трое получили ордена Мужества, четверо медали «За отвагу». Агроном получил орден Мужества. Совсем молоденький парнишка, около двадцати, контрактник, с виду дитё и дитё, румяные щёчки, но отчаянный в бою. Они штурмовали, я в это время между жизнью и смертью был. У Гриши контракт заканчивался в июне двадцать третьего, не хотел продлевать, думал на гражданку уйти, в Канске жить. В отпуске по ранению женился. Фото в смартфоне показывал: «Смотри, вот моя Вера».

В конце нашей первой беседы Илья покажет ещё один ролик, снят в мирное время. Сидит в углу помещения для молодняка в куртке, вязаной шапочке, его окружают плотным кольцом десятка полтора ещё не дойных подростковых козочек. Ухоженные, красивые, шерсть белая с ярко-чёрным (альпийская порода), каждая козочка норовит ткнуться хозяину в плечо, грудь, лицо, выражая сердечные чувства, встать на его колени передними ногами, подставить под гладящие руки спину. Илья поощряет козочек: «Айда, айда, айда, мои хорошие!» Места рядом с хозяином на всех не хватает, козочки, оказавшиеся позади счастливиц, не желают соглашаться с невыгодным положением, толкаются, прыгают, норовя оттеснить удачливых соперниц, прорваться к Илье, ткнуться в него, вдохнуть родной запах.

– Я для них мамка, – поясняет Илья, – прекрасно помнят, кто выпаивал из соски, к кому бежали сосунками. Отнимаю от матери и кормлю сам. И наедаются в меру, и вымя у козы равномерно раздаиваю, и козлёнок становится ручным, а не диким. Сколько бы ни прошло времени, не забывает, кто молоком откармливал. Очень умные животные, ласковые… Что шкодные – да. Пословица – хочешь поругаться с соседом, заведи козу, верна на все сто. Хоть на крышу залезут, хоть куда. Щеколду откроют, верёвку развяжут. И чётко знают дорогу домой. В стаде баранов козла или козу держат для чего – домой приведёт. Почему цирковые дрессировщики любят с ними работать – понятливые, хорошо обучаемые.

В июне Илья ездил в свою дивизию во Псков для оформления отпуска по ранению, но сначала в Москву в госпиталь за справками. Доктор удивился, увидев своего пациента, и обрадовался. «О, из сороковой палаты! Молодец! Ты у нас засадным был, гарантии, что выживешь, скажу честно, никто дать не мог, а тут орёл, без палочки ходишь!» – «Хожу, да мышц не хватает, это сильно чувствуется, тянет». – «А что ты хотел, мы с тебя столько мясов срезали. Разрабатывай, всё будет хорошо». – «По восемь километров в день хожу». – «И правильно».

В одном из госпиталей, ещё до Москвы, Илья заразился синегнойной палочкой. Без того сложное лечение, да ещё эта добавка, грозящая заражением крови. Во избежание худшего три раза срезали ему гниющие ткани бедра, ягодицы.

Пока Илья воевал, лечился, козье стадо поредело. У мамы и жены сил не хватало на всё. Количество дойных коз уменьшилось почти вдвое, осталось двадцать голов. Плюс молодняк тридцать козочек. Хозяин нужен, иначе захиреет стадо. А хозяин рвался на войну доделывать незавершённое. В конце июля Илья уезжал в дивизию во Псков, двадцать первого должен быть на построении. В дивизии решится судьба – разведбат или мирная жизнь рядом с козочками и день с раннего утра до позднего вечера в крестьянской круговерти: дойка, рынок, пастбище, кормление, производство сыра, йогурта. Я терялся, что желать Илье в молитвах – продолжить ратное дело или вернуться к древнейшему труду, коим жили когда-то ветхозаветные Авраам, Исаак, Иаков… Царь Давид в пастухах помазан Богом на царство… Святитель Спиридон Тримифунтский, даже будучи епископом, пас коз и овец, на иконах изображают в пастушьей шапочке. В отпуске после ранения Илья полностью погрузился в заботы козьего хозяйства. Я напросился в гости, но сразу не получалось, только за пять дней до отлёта Ильи во Псков собрался. Дальше тянуть было некуда. Несколько раз мешало обстоятельство, ехать надо было вечером, день у Ильи занят под завязку, а у меня вечером не получалось. Да и вечером Илья не сидел без дела, когда я приехал, он завершал вечернюю дойку. И после неё не присели для разговора, всё на ходу, вместе отправились пасти козочек. Они пришли в движение,