Однажды на Украине - Сергей Николаевич Прокопьев

– Пасхальная ночь нынче незабываемая, – скажет, когда заговорим о Светлом Воскресении. – Меня четвёртого марта ранило, ровно за шесть недель до Пасхи. Праздник встретил в Москве в госпитале.

Разговор начали на ходу, продолжили в помещении. Илья извинился, возможно, понадобится в какой-то момент встать со стула, мышцы потребуют: «Мне их столько раз срезали, убирали гниющие. Должны нарасти со временем, но пока недостача чувствуется, при долгом сидении начинает тянуть мышцы, пальцы ноги затекают».

Прошу сразу, нарушая хронологию событий, рассказать о последнем бое. Илья в телефонном разговоре, когда договаривались о встрече, сказал: «Считаю чудом, что я жив остался».

– Крайняя операция была под Кременной. – Илья не говорит последняя, несмотря на тяжёлое ранение, долгое лечение, намерен вернуться в разведбат. – Перед нами стояла задача взять пять стратегических опорников. Наш фронт выдвинулся выступом, возникла угроза удара с флангов и окружения. Надо было выбить противника с правой и левой стороны от выступа. Укры отчаянно цеплялись за свои опорники. Мы штурманули первые три, взяли их. Работало пять групп по семь-восемь человек в каждой. Укры откатились и стали накидывать из всех стволов, координаты своих опорников хорошо знали. Поначалу в том окопе вчетвером укрылись, я, наш взводник Семён, Лёха Агроном из третьего взвода со своим взводником. Окопчик по пояс. Ещё трое парней нашего взвода метрах в пятидесяти за бугром в блиндаже. По нам работало всё – миномёты, АГС, слоники… Слониками танки называем: добрый слоник – наш танк, злой – противника. Вокруг ложились мины, снаряды, кромешный ад… Меня миномёт ранил. В окопе сижу, сгруппировался, сжался, стараясь превратиться в точку, повторяю раз за разом «Отче наш», не стеснялся, громко вслух молился. Агроном со своим взводником за пару минут до прилёта, так бы не миновать ещё потерь, перебежали в блиндаж. В нас постоянно вбивали, больше двух не кучковаться. Скажем, на БТР приехали в нулевую точку, дальше идём двойками и держим дистанцию. На одного-двух укры пожалеют снаряд, если группу даже из трёх человек птичка спалит, это уже мишень для арты. Взводник Агронома скомандовал ему: «Уходим». Ушли, а мы почему-то ближе к краю окопа переместились. Тоже чудо – прилёт придётся как раз на середину окопа, не уйди парни, не переместись мы, точно посреди нас разорвался. Я встал на колени, на пятки сел, втянул голову в плечи, руки прижал к бокам, ноги сжал, защищая живот, артерии, «Отче наш» повторяю в полный голос.

Я увидел вспышку взрыва, затем удар, боль. Всё отбило – бедро, ягодицу, два осколка в спину, от удара лёгкое лопнуло. Почку отбило, таз сломало, осколками таза брюшину повредило. Мина в край окопа ударила. Парни потом говорили, над нами птичка висела, корректировала. Я на себя основной удар принял, Семёну в тонкий кишечник осколок. Тоже долго лечился. Я начал таять, засыпать, захорошело, сильная слабость, всё замедленно. Боли уже не чувствовал, уплывал за край… И вдруг в голове голос, как приказ: «Борись до конца!» Открываю глаза, больше сознание не терял. Семён орёт: «Горю», – по груди ладонями себя хлопает. На нём рация вспыхнула, осколок замкнул цепь. Пламя на груди. У меня мысль: это ведь, как в кино. Семён рацию срывает, отбрасывает. Хорошо, было три рации, одна – с комбатом связь, вторая групповая и запасная. По групповой он вызвал парней: «Бегом, Дед триста, тяжёлый». Парни прибежали, среди них земляк Мишка, позывной Ива, из Васисса, это за Тарой, в краю Васюганских болот.

Повествование уходит в сторону, так бывает, когда хочется поведать о многом. Илья рассказывает, что его прадед по маме жил в Большеуковской тайге, заготавливал кедровое масло, дёготь, был раскулачен и сгинул в спецпоселении за Васиссом, что было на острове среди болот, клочке земли под названием Кулай. Илья с Ивой мечтали: война окончится, они ранней весной, пока дороги не раскиснут, по зимнику совершат паломничество к месту гибели прадеда.

– Мне Мишка рассказывал, – вернулся Илья к эпизоду ранения. – «Прибегаем к вам, висит белое облако, запах гари. Ты приподнялся в окопе, мы тебя за бронежилет ухватили, потащили, у тебя осколки торчат в ноге, всё разорвано». За бронежилет меня выволокли. Я руку за голову закинул, из медицинского рюкзака, я был командиром отделения и нештатным санинструктором, достал мягкие носилки, бросил парням, они по земле на носилках меня тащили. Запомнилась сильная боль от ударов о коренья деревьев, нога, ягодица, бедро – всё разорвано взрывом. Много осколков внутрь вошло, какие-то торчали, другие насквозь прошили. Потом парни с мягких на жёсткие носилки меня переложили, обезбол вкололи, перебинтовали. Всю дорогу Мишка со мной разговаривал, чтобы не отключился, не умер. Запомнилось, повторял: «Илюха, держись, нам ещё на Кулай ехать!» Будто это главное. В Рубежном в госпитале сделали первую операцию… Там причастился, батюшка ходил по палатам, думаю, надо обязательно, вдруг умру. Поговорили с батюшкой, причастил. «Теперь, батюшка, – говорю, – и помирать не страшно». Он кулак мне показал: «Благословляю жить!» Из Рубежного на пазике пять часов ехали в Валуйки. Затем Белгород. И седьмого марта бортом в Москву, в Центральный военный госпиталь имени Вишневского. В Москве начал оживать, подниматься с кровати… Встану, несколько шагов сделаю к коляске, она в коридоре, до туалета доеду и обратно – длиннее путь не мог осилить, слабость, температура. Медсестра отговаривала: раз такая слабость, не стоит рисковать, идти ночью на пасхальную службу… Рассказывал ей, как молился на войне, снова и снова читал «Отче наш», просил прощения у Бога, просил помощи, благодарил за испытания. Говорю: «Вы что, как не ходить. Такая возможность помолиться в церкви на Пасху». В разведбате завёл традицию, перед операцией давал всем пить святую воду. Только один отмахивался:

«Брось ты, Дед (у меня позывной «Дед»), ерундой заниматься». Атеистом называл себя. Святой водой я запасался в Луганске, там недостроенный храм, и красивый. При первой возможности причащался. По себе скажу – легче становилось после причастия, уверенней. Когда веришь в Бога, страха меньше. Жизнь после смерти не заканчивается… Рано или поздно всем перед Богом стоять. Без веры тяжело на войне. И воюем за нашу веру…

На пасхальной ночной службе в госпитальном храме было семеро воинов-колясочников, их подкатили вплотную к солее. Впервые в жизни на Пасху Илья оказался в большом храме. Дома на станции Входная церковь – в бывшем магазине, на клиросе три женщины, а здесь возвышенно, торжественно, большой хор. Священник в красном облачении, осеняя паству крестом, на котором трепетали огни трёх толстых свечей, с восторгом кричал с амвона: «Христос Воскресе!», Илья вместе со всеми вдохновенно в полный голос отвечал: «Воистину Воскресе!» Хор пел «Смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав». На этих словах у Ильи наворачивались слёзы…

«Живот даровав», это о нём. Врач говорил: чуть правее или левее войди осколки, от желудка и паха ничего бы не осталось.

– Врач сказал, более двадцати осколков осталось во мне. В принципе, ранение не совместимое с жизнью, но милостивый Господь позволил пожить ещё.

Илья замолкает, смотрит на меня, мол, на вопрос ответил. А я думаю, как хрупка земная человеческая жизнь. Как мало требуется, чтобы прервать её, зачеркнуть. Секунда, и ты весь искалечен… Прошу Илью рассказать о себе…

– Родился на станции Входная, – начинает. – Окончил физкультурный институт, специализация бокс. Служил в армии, потом много где работал, десять лет назад профессионально занялся разведением коз. Ехал по трассе, остановился купить метлу, двор подметать, вижу объявление: продаются козлята. Мыслил и раньше в этом направлении, подумал: сейчас или никогда. Купил трёх. С этого пошло, начал вникать. Первые оказались дворовыми. Год держал их… По мне – если заниматься, то по-настоящему. По Интернету отыскал адреса породистых. В Ишиме двух козочек приобрёл, в Красноярск ездил, в Красноуфимск, сформировал небольшое стадо. На войну уходил, было тридцать четыре дойные козы, все племенные, уровня России. Козёл у меня во всемирной базе, номерной. С молодняком стадо насчитывало порядка шестидесяти голов. Обслуживал один. Думал, подкоплю денег для развития, буду работников привлекать.

Илья поднялся со стула, по лицу пробежала гримаса боли,