Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб - Александр Николаевич Борисов

Однако когда в 1894 году на престол вступил Николай II, Рачковский стал с опаской следить за деятельностью своих завистников и врагов, которых у него было немало, в том числе и самых влиятельных, и которые могли воспользоваться сменой власти, чтобы выступить против Рачковского. Недоброжелателям в Петербурге, в частности, нетрудно было обвинить Рачковского в неоправданных тратах, особенно в период затишья в террористическом движении. Кроме того, большие сомнения вызывали его секретные полномочия, этика его поступков и роскошный образ жизни. Рачковский тем не менее отлично понимал, что многие чиновники готовы закрыть глаза на его проступки, принимая во внимание жестокость акций революционеров, тоже не особенно щепетильных в вопросах морали.

Еще в 1886 году начальник жандармерии Киева жаловался на Рачковского в Петербург, говоря, что перед отъездом в Париж он организовал провокацию в столице Юго-Западного края. Полковник Новицкий писал следующее: «Г-н Рачковский загубил массу молодежи и рабочих сил своей провокаторской деятельностью». Новицкий считал, что эти молодые люди никак не причастны к революционной деятельности. По его мнению, своими провокационными действиями Рачковский ставил правительство в ложное положение. Новицкий утверждал, что Рачковский поставил его в неловкое служебное положение, заставив незаконно арестовать более тридцати человек. Хитроумные интриги Заграничной агентуры, считал Новицкий, направлены на то, чтобы ослабить царскую власть. И такого рода обвинения будут предъявлены Рачковскому еще не раз.

Тревожные мысли о шаткости своего положения занимали Рачковского, когда в январе 1895 года в Париж прибыл Иван Федорович Манасевич-Мануйлов, корреспондент «Санкт-Петербургских ведомостей», присланный Министерством внутренних дел. Этот журналист должен был якобы оказать влияние на французскую прессу, однако Рачковский не без основания подозревал, что он был подослан «собрать в Париже сведения о моей личной жизни, денежных средствах, отпускаемых мне на ведение дела за границей, о наличном составе агентуры и об отношениях, существующих у меня не только с префектурой, но и с императорским посольством в Париже».

Убедившись, что некоторые «паразиты из охранки» используют Мануйлова против него, Рачковский послал в Россию своего человека, вероятно «сотрудника Л.» — Ландезена, который был в фаворе у начальства Департамента полиции и которому было поручено всеми возможными средствами дискредитировать «инспектора». «Свой человек», выполняя инструкции Рачковского, в главной полицейской конторе в доме № 16 на набережной реки Фонтанки характеризовал Мануйлова прилюдно такими словами: „Юркий жид, человек с удивительно покладистой совестью и полной готовностью сделать все из-за хорошего куша". Агент Рачковского, защищавший в Петербурге реноме своего шефа, называл покровителей Мануйлова паразитами, что было по меньшей мере неосторожно. Вполне вероятно, что среди так называемых «паразитов» был князь В. П. Мещерский, издатель «Гражданина» и влиятельная фигура при дворе. С. Ю. Витте язвительно называл Мещерского «духовным отцом» Манасевича. Возможно, что козни Рачковскому строил по наущению Плеве его заместитель, товарищ министра внутренних дел, ведавший в то время Департаментом полиции. Трудно сказать, до какой степени Рачковский понимал опасность своего положения, но факты говорят о том, что его деятельность далеко не у всех вызывала одобрение. Думается, на роль контролера в «империю Рачковского» Мануйлова определили не случайно. Как видно из архивных материалов, они друг друга стоили.

Иван Федорович Манасевич-Мануйлов, лютеранского вероисповедания, окончил курс в реальном училище Гуревича и состоял на службе по Императорскому Человеколюбивому обществу. Историю жизни Мануйлова в Департаменте полиции знали в подробностях: «Еврейского происхождения, сын купца, Мануйлов, еще учеником училища, обратил на себя внимание известных в Петербурге директора Департамента духовных дел А. Д. Мосолова и редактора газеты „Гражданин" князя Мещерского, взявших под свое покровительство красивого мальчика. Юношу Мануйлова осыпали деньгами, подарками, возили по шантанам и другим вертепам, и под влиянием покровителей у него развилась пагубная страсть к роскоши, швырянию деньгами, картам, кутежам и тому подобному. Приняв православие, он при содействии князя Мещерского и Мосолова поступает на государственную службу».

Тот факт, что инспекционная миссия Мануйлова в Париж была секретной, подтверждает письмо крупного полицейского чиновника Л. А Ратаева директору Департамента полиции Н. И. Петрову от 3 мая 1895 года. Ратаев, между прочим, в то же самое время инспектировал Рачковского официально.

«Во время моего пребывания в Париже мне случилось познакомиться, через посредство П. И. Рачковского, с неким Иваном Федоровичем Мануйловым, прибывшим во Францию в качестве сотрудника или секретаря газеты „Новости", будто бы для ознакомления с настроением французского общества по поводу предстоящего участия Франции в Кильских празднествах и совместного с Германией действия против ратификации японско-китайского мирного договора. В качестве русского журналиста Мануйлов пользуется протекцией известного вашему превосходительству Гансена и, благодаря ему, знаком со многими влиятельными французскими журналистами, каковы Judet, Lucien, Millevoye и другие.

Между тем Мануйлов в последнюю свою поездку в Париж познакомился в кафешантане Casino с одним из агентой парижской префектуры, специально занимающийся русскими делами, и за стаканом вина объяснил ему, что он, Мануйлов, состоит при Министерстве внутренних дел и командирован за границу для контроля деятельности парижской агентуры, которою будто бы в Петербурге недовольны, и в заключение предложил агенту за вознаграждение содействовать ему в исполнении возложенного на него поручения. Для доказательства же, что он действительно лицо официальное, Мануйлов рассказал агенту, что в прошлом году прямой начальник г. Рачковского, полковник Секеринский, был в Париже, где останавливался в доме 133, Boulevani Magenta, но г. Рачковский оставался об этом в полном неведении и узнал лишь четыре дня спустя после отъезда полковника из Парижа. Два года тому назад полковник Секеринский поручил Рачковскому купить какую-то революционную брошюру, которую тот до сего времени не был в состоянии добыть; между тем Мануйлов нынче, проездом через Берлин, разыскал эту брошюру и купил ее за триста марок. Далее, говоря о Рачковском, Мануйлов заявил, что он его хорошо знает. Рачковский, по его словам, еврейского происхождения, был когда-то маленьким писцом в судебной палате, затем перешел в полицию, где и составил себе положение, которое сохраняет лишь благодаря протекции барона Моренгейма; если же последний уйдет, а в особенности если его заменит г. Нелидов, то Рачковскому придется подать в отставку. В прежние годы Рачковский ходил будто бы без сапог и жил мелким репортерством в „Новостях". Помощником Рачковского состоит в настоящее время поляк Милевский — человек, не заслуживающий никакого доверия, и к тому же картежник.

На предложение сотрудничества агент отказался; тогда Мануйлов предложил ему подыскать для своих целей верного человека, обещая дать за это 200 франков, добавив, что вообще он за деньгами не стоит. Вслед за тем Мануйлов подробно допрашивал агента об организации агентуры в Париже,