«Офицерство волнуется…» Российский офицерский корпус и публичная политика в 1905–1914 годах - Антон Юрьевич Фомин

Формуляр типичной записки верноподданного, из патриотического долга предлагавшего свои услуги правительству, непременно включал в себя просьбу о деньгах. Сурин прямо не добивался субсидий, но и он, несомненно, стремился угодить правительству и правой общественности в надежде на награду и признание. Вероятно, Сурин не получил серьезного отклика не из-за дикости и идеологической неприемлемости его трудов, а в виду отсутствия у него конкретных реализуемых предложений, граничащего с безумием прожектерства. В 1913 г. пьеса о Скобелеве с таким идейным наполнением могла иметь шансы на успех, однако драматургического мастерства Сурина не хватило для того, чтобы создать, пусть и плохое, но сколько-нибудь технически пригодное для постановки произведение, которое не выглядело бы пародией. Сурин неплохо чувствовал политическую конъюнктуру момента, в попытках обрести покровителей цинично и грубо приспособлял к своим нуждам идеологические конструкции, которые брал в готовом виде из печати и от своих знакомых. Проблема заключалась в том, что ему не хватало умения облекать свои задумки в удобоваримую форму. Менее увлеченные, но лучше понимающие бюрократическую практику просители нередко добивались большего.

Однако насколько успешной была политика военного ведомства в сфере пропаганды? Иными словами, давало ли распространение субсидируемых изданий ожидаемый воспитательный эффект? На этот вопрос трудно дать однозначный ответ. Но представляется, что в следующем отзыве одного из офицеров содержится немалая доля истины: «Все печатные произведения получаются в ротной канцелярии, здесь смотрят на них, как на вещь казенную, с которой нужно обращаться бережно и за которую отвечают. В лучшем случае, будучи прочитаны фельдфебелем, ротным писарем и фельдшером, они заносятся в журнал и наводят вечное успокоение на одной из полок ротной библиотеки. Таким образом, получаемые войсками журналы и газеты не достигают своей цели – солдатской массы, а читаются лишь избранными»[392].

Граф Л.Л. Толстой на службе военной пропаганды

Русская-японская война и революция 1905–1907 гг. уронили престиж русской армии в глазах образованной публики. Войска, не сумевшие одержать ни одной серьезной победы над силами «нецивилизованной» (по бытовавшим тогда представлениям) азиатской страны, стали главным орудием подавления внутренних беспорядков, взяв на себя функции малочисленной полиции. Армия, неспособная справиться с внешним противником, т. е. выполнить свой прямой долг, в то же время с успехом вела войну против собственного народа – такая точка зрения набирала влияние в обществе. Страницы оппозиционной печати полнились антивоенной сатирой и выпадами в адрес офицерства. Популярность набирали призывы распустить регулярную армию, превратившуюся в карательный инструмент самодержавия, и заменить народной милицией, военных с позиций «истинного патриотизма» стыдили за службу «реакции». Появление повести А.И. Куприна «Поединок», рассказывавшей о том, как военная служба погубила молодого идеалистически настроенного офицера, совпало со стремительным падением былой привлекательности военной карьеры для молодых людей. В глазах интеллигенции военная служба становилась зазорной. В этих условиях у армии появился неожиданный защитник. Им стал Лев Львович Толстой – сын Льва Николаевича Толстого, кумира русской интеллигенции, известного своим крайним пацифизмом. Л.Л. Толстой начал сотрудничать с официальной военной печатью, чем помогал военному ведомству бороться с антимилитаризмом интеллигенции.

В начале 1907 г. в «Русском инвалиде» была напечатана своего рода программная статья с броским заглавием «Милитаризм – фактор культуры». Впрочем, особенно громкое, почти сенсационное звучание заголовку придавало имя автора. Подпись гласила – Л.Л. Толстой. Это был не однофамилец и тезка, но родной сын писателя – Лев Толстой-младший.

Лев Львович прошел трудный путь от фанатичной (не характерной для других сыновей) приверженности идеям отца до полного разрыва и публичной борьбы с толстовством.

Широко известно высказывание А.С. Суворина о месте Л.Н. Толстого в жизни России: «Два царя у нас: Николай Второй и Лев Толстой. Кто из них сильнее? Николай II ничего не может сделать с Толстым, не может поколебать его трон, тогда как Толстой, несомненно, колеблет трон Николая и его династии»[393]. В амбициозности и уверенности в своем предназначении Лев Толстой-сын не уступал отцу. Он стремился вмешаться в противостояние «двух царей» и склонить чашу весов на сторону Николая Романова, поколебав доселе незыблемый «трон» Л.Н. Толстого.

Имя и демонстративное расхождение со взглядами отца открывали перед Львом Львовичем двери влиятельных редакций и властных кабинетов. Его статьи регулярно печатались в «Новом времени», а через министра внутренних дел П.Д. Святополк-Мирского Толстому удалось добиться аудиенции императора. Встреча состоялась 27 января 1905 г. и продлилась два часа. По ее итогам Николай II оставил в дневнике сухую запись: «Погулял до завтрака. В 2½принял гр. Льва Толстого-сына. Гулял и убил ворону»[394]. Однако Лев Львович, по всей видимости, остался доволен тем впечатлением, которое ему удалось произвести на государя. Толстой доказывал необходимость скорейшего созыва Земского собора как исторической, традиционной русской формы представительства, и царь демонстрировал живейшее согласие; Толстой говорил о том, что предпочтение в Соборе следует отдатькрестьянству и обратить особое внимание на его нужды – царь уверял, что мыслит так же[395].

Очевидно, Лев Львович не знал, что Николай II предпочитал, соглашаясь во всем с собеседником, не обнаруживать перед ним своих истинных мыслей и намерений. Роль неофициального советника царя льстила самолюбию сына писателя[396]. Лев Львович явно преувеличивал степень своего влияния, когда заявлял, что Николай II для Манифеста 17-го октября позаимствовал из его книги «“Современная Швеция” <…> список пяти гражданских шведских свобод: свободу личности, слова, собраний, веры и печати»[397]. Не менее фантастично выглядит и утверждение Льва Львовича о том, что его письмо заставило Николая II выслать Распутина: «Я просил его позднее навсегда удалить Распутина. Он временно послушался, и Распутин был сослан в Сибирь, но через две недели снова возвращен в Царское, по просьбе императрицы»[398]. Впрочем, вдобавок Лев Львович заявлял, что он давал императору в том числе и верные военно-стратегические указания: «В начале великой войны я посоветовал мобилизовать возможно большее количество войск, что было исполнено, и вследствие этого <…> немцы должны были перебросить 12 корпусов с Западного фронта на Восточный, благодаря чему был спасен Париж и дальнейшие операции союзников могли развиваться успешно»[399].

Из всех доживших до зрелого возраста сыновей Л.Н. Толстого Лев Львович был, пожалуй, наиболее штатским человеком. Его младший брат Андрей Львович в 1904 г. отправился на Дальний Восток в действующую армию, получил ранение в боях с японцами и был награжден георгиевским крестом. В 1900 году получил офицерский чин и другой младший брат – Михаил Львович, впоследствии участник Первой мировой и Гражданской войн. Старшие братья Сергей и Илья Львовичи также благополучно отслужили в армии положенный срок: первый по окончании университета, второй, поступив вольноопределяющимся после