Последний шторм войны - Александр Александрович Тамоников

— Черт бы их побрал! За ними же было установлено наблюдение!

— Оперативник, который за ними наблюдал, работал под видом рабочего рядом и жил с ними в одной комнате, найден за пределами стройплощадки.

— Мертв? — стиснув зубы, спросил Шелестов.

— Живой. У него пробита голова и ножевое ранение. Хорошо, что не потерял много крови. Он сейчас в госпитале. Сведений о его состоянии пока нет. Через час-другой, наверное, что-то сообщат. Думаю, что оперативник за ними пошел, когда они вчера решили скрыться. Они его и вычислили, а может, просто заметили.

— Плохо, очень плохо. Вы там давайте, Борис, изымите все их вещи в общежитии, опросите соседей по комнате, всех, с кем они работали на площадке. Не мне тебя учить.

— Хорошо, начинаю. Будут новости — сообщу.

«Ну вот и первый прокол, — с ожесточением подумал Шелестов. — Это даже не прокол, а полный провал. Провели нас эти два предателя. Не такими простачками оказались. А ведь Величко был, как теперь оказалось, на связи с Испанцем. Как они поняли, что резидентура сыплется? Хотя слухи о стрельбе на дороге в ущелье могли разойтись просто так, по людям. А они узнали. А там тайник. Но, скорее всего, у них где-то на площадке или возле был свой «почтовый ящик», и через него они получили приказ уходить. А мы и этого не знали! — Шелестов хотел было вскочить и отправиться к маяку на мысе Херсонес, но вовремя остановил себя. — Нет, там обойдутся без тебя. Твое дело — думать и руководить операцией».

Весной 1945 года Крым, особенно окрестности Севастополя и древний Херсонес, представляли собой драматическую картину — сочетание величия античного наследия и свежих ран войны. Херсонес, основанный греками в V веке до нашей эры, больше двух лет находился в зоне боевых действий. Оккупация немецко-румынскими войсками и последующее освобождение Севастополя в мае 1944-го оставили следы на древних камнях.

Знаменитая базилика с мозаиками VI века, раскопанная незадолго до войны, стояла полуразрушенной — часть колонн была повалена, кладка повреждена снарядами. Улицы с каменными колеями, по которым ходили греческие горожане, теперь пересекали траншеи и окопы. Единственный известный на данный момент античный театр в Северном Причерноморье II–IV веков нашей эры был засыпан землей — немцы использовали его как укрепление. Массивные стены IV–III веков до нашей эры, некогда защищавшие город от скифов, теперь имели пробоины от артиллерийских снарядов. Башня Зенона, символ мощи Херсонеса, устояла, но вокруг валялись осколки снарядов, камни из кладки. Известный всем историкам и крымчанам «Туманный колокол», отлитый в XVIII веке из трофейных турецких пушек, исчез. Фашисты его попросту украли, вывезли в Германию.

Буторин, когда ехал в сторону Херсонесского маяка, думал о многом. За эти дни, пока группа работала в Крыму, по большей части в районе Севастополя, он успел увидеть многое. И услышать! Он видел и слышал ученых-историков, вернувшихся из эвакуации и с ужасом увидевших, во что превратились исторические памятники, местных краеведов, со слезами собиравших осколки, составлявших списки повреждений и списки уничтоженных навсегда исторических ценностей. Даже Жорик молчал, хмуро глядя на разрушения. Да что исторические памятники. Кто-то из специалистов сказал Буторину, что Севастополь за годы боев и оккупации потерял больше 70 процентов всех зданий.

Для солдат, освобождавших Севастополь, Херсонес был символом стойкости. Археологи, те, кто остался в живых, говорили, что здесь каждый камень помнит кровь.

— Видите, товарищ майор, — сказал вчера Жорик, — Сапун-гора тоже стала «дыханием истории».

Хотя это не античный памятник, в мае 1944 года Сапун-гора стала местом решающего штурма, стала новой частью истории. Среди разбитых дотов валялись осколки амфор; земля, перемешанная с осколками бомб и черепками древних греков, словно напоминала: «Крым — это вечное поле битвы цивилизаций». Эти руины как будто говорили о цикличности истории: греки, римляне, византийцы, генуэзцы, нацисты — все приходили и уходили, а камни оставались.

Но самое главное, что видел Буторин, — что уже в 1945 году началось восстановление музея Херсонеса, но следы войны на его стенах, видимо, еще останутся на десятилетия. И вот новая рана — Херсонесский маяк. Обломанная снарядами и бомбами бетонная площадка с парапетом, некогда окружавшая основание маяка. Сама башня с проржавевшими и почерневшими от огня фермами прожекторного купола, проломленная стена башни. А вокруг мелкие вспомогательные строения. Некоторые тоже с проломленными стенами, какие-то без крыш.

И воронки, воронки, воронки повсюду. От бомб, от снарядов. Здесь погибали последние защитники Севастополя, прикрывая транспорты, мелкие суда с ранеными, которых эвакуировали на Большую землю. В начале июля 1942 года, во время обороны города, раненых относили на первый этаж маяка, но очень быстро заполнились все этажи, вплоть до самого верхнего. А 3 июля произошел массированный налет немецких самолетов. Последствия оказались трагическими. Авиабомба угодила почти в сам маяк, из-за чего рухнула часть стены. Сотни раненых погибли под обломками.

— Смотрите, товарищ майор! — Жорик указал рукой вперед, где по грунтовой дороге пылила какая-то легковушка.

Она неслась с большой скоростью и двигалась явно в сторону маяка. И означать это могло только одно: кто-то из диверсантов спешил к своим товарищам, чтобы сообщить об опасности. Кто? Куарта? Нет, он в госпитале под круглосуточным надзором. Скорее всего, просто среди диверсантов началась паника. Потери не скрыть, многие уже знают, поняли, что советская контрразведка уже близко подобралась к их организации. Буторин обернулся к лейтенанту, сидевшему с одним из бойцов НКВД на заднем сиденье:

— Дай знак своим, чтобы приготовились к бою! Кажется, нас там будут ждать.

— Сбегут, когда увидят, что мы их окружили. Они же к морю прижаты, и некуда им деваться, — ответил лейтенант, опуская ремешок фуражки под подбородок.

— У них там пульт, может, и документы, шифры, — оборвал молодого офицера Буторин. — Они будут драться, пока все это не уничтожат.

Буторин понимал, что нельзя ждать помощь. Если будет на нее надеяться, то не выполнит приказа, и тогда диверсанты успеют многое уничтожить. Что делать, как быть? Во второй «эмке», которая идет следом, еще четверо автоматчиков из полка НКВД, в первой тоже четверо. Лейтенант за спиной Буторина боевой, в тыл к немцам не раз забрасывался с заданиями. И бойцы у него обстрелянные, умеют воевать в таких вот непростых условиях.

— Сбавь скорость, Жорик. Пусть едет.

— Не понял! — лейтенант на заднем сиденье насторожился и сунул голову вперед, к самому плечу Буторина. — Как это, товарищ майор?

— А так, что нам сейчас поможет только неожиданность. Пусть успокоятся, пусть подумают, что нет опасности… Вон там в промоине за кустарником тормозни, Жорик, а ты, лейтенант, с бойцом — кубарем