Офицерская кровь «бескровной» революции. Февраль – Июль 1917 года - Владимир Виленович Шигин

принять за изменников». То, что Ф. Громов числился большевиком, а выступал за анархистов, было обычным делом, так как некоторые матросы записывались сразу в несколько партий. На основании поступивших от ЦК партии указаний исполком Совета решил принять участие в мирной демонстрации в столице.

С большим трудом Ф. Раскольникову, бывшему тогда зампредседателя Совета и другим исполкомовцам удалось уговорить собравшихся подождать хотя бы до утра и вначале не ломиться в столицу толпой, а отправить делегацию для выяснения обстановки. При этом следует учитывать, что в своих воспоминаниях Ф.Ф. Раскольников стремился преуменьшить свою роль в провоцировании выступления кронштадтцев и преувеличить свою сдерживающую роль.

В книге воспоминаний «Кронштадт и Питер в 1917 году» Ф.Ф. Раскольников писал: «Когда Семен (С.Г. Рошаль – В.Ш.) со свойственной ему резкостью и прямотой высказался против демонстрации по причинам ее несвоевременности и стал горячо призывать к воздержанию от участия в ней, то тысячи голосов закричали «долой» и подняли такой шум и свист, что моему бедному другу пришлось сойти с трибуны, даже не закончив своей речи… Брушвит (левый эсер) поднялся на трибуну, чтобы развить ту самую точку зрения, которой придерживались и мы. Он тоже был против демонстрации. Но едва аудитория поняла его намерения, как она тотчас устроила ему такую же неприязненную демонстрацию, как тов. Рошалю, и буквально не дала говорить. После него выступали какие-то неведомые товарищи, никогда прежде не бравшие слова. Они произносили зажигательные речи и предлагали немедленно отправиться в казармы, захватить оружие и затем идти на пристань, овладеть всеми наличными пароходами и двинуться в Питер. «Время не терпит», – настаивали они. Атмосфера Якорной площади накалялась все больше и больше.»

Ф.Ф. Раскольников, как он пишет, позвонил Г.Е. Зиновьеву в Таврический дворец, заявив, что «вопрос стоит не так: выступать, или не выступать, а в другой плоскости: будет ли проведено выступление под нашим руководством или оно разыграется без участия нашей партии – стихийно и неорганизованно». Г.Е. Зиновьев попросил подождать несколько минут. Во дворце Ксешинской лихорадочно совещались что делать. Но выбор был невелик. Затем Зиновьев сообщил, что «ЦК решил принять участие в завтрашнем выступлении и превратить его в мирную организованную демонстрацию». После этого и невормальный лидер левых эсеров в Кронштадте матрос Б. Донской, позвонив своим партийным лидерам в Таврический дворец. Подумав, ЦК партии левых эсеров также приняло решение об участии в демонстрации.

Свидетельство Ф.Ф. Раскольникова о том, что ЦК большевиков принял решение об участии в выступлении под влиянием решения кронштадтцев, лишний раз говорит о матросах, как о самостоятельной политической силе. Хотя, очевидно, к этому моменту и сам большевистский ЦК уже в значительной степени «созрел» для такого решения из-за давления рабочих депутаций и сепаратных действий в этом направлении своей Военной организации во дворце Кшесинской.

В Кронштадте была создана организационная комиссия по руководству демонстрацией. Чтобы не остаться вне процесса. Раскольникову и Рошалю пришлось войти в ее состав. Остальные семь членов комиссии были эсерами и анархистами.

Одновременно в Питере Зиновьев требовал от Петроградского Совета взять всю полноту власти в свои руки, стремясь столкнуть, таким образом, Совет с правительством. Члены совета были тоже не лыком шиты и в ответ потребовали от большевиков, чтобы те помогли остановить «бузу» пулеметного полка. Окончательно разругавшись, стороны так ни к чему и не пришли. Тогда большевики, уединившись, наскоро избрали некое «Бюро рабочей секции», от имени которого объявили, что Временное правительство должно быть свергнуто. Решено было перехватить инициативу у конкурентов анархистов, для чего на следующий день самим поднять вооруженный мятеж, двинуть на Таврический дворец и разогнать упрямцев из Петроградского Совета, доизбрать новых членов, после чего уже от их имени объявить о передаче верховной власти Советам и назначении нового правительства.

Однако сохранить в тайне свои планы большевикам не удалось, и командующий войсками округа генерал П.А. Половцов вызвал к штабу округа и Зимнему дворцу казаков и верные правительству пехотные части.

Между тем большевики собрали совещание ЦК. Известие о введении в столицу верных правительству войск сразу поубавило их пыл. В результате чего большинством голосов было решено отказаться от вооруженной демонстрации. Впоследствии на это ссылались советские историки, как на доказательство непричастности партии ко всем последующим событиям. Однако решение решением, а машина мятежа была уже запущена.

Первыми, как и следовало ожидать, поднялись «пулеметчики». Вечером они были уже у дворца Кшесинской. Около 11 часов вечера, когда «пулеметчики» проходили мимо Гостиного двора, впереди раздался взрыв гранаты, и началась стрельба. Солдаты открыли ответный огонь. Появились убитые и раненные. К полуночи возглавляемые анархистами толпы заполнили улицы вокруг Таврического дворца. Петроградский Совет был взят в осаду. Теперь, если бы большевики решились на столь явный захват Совета, то Совет совместно с правительством вполне легитимно могли арестовать большевиков, как врагов революционного государства. С другой стороны, если бы народ вышел на улицы и был бы подкреплен солдатами и матросами, появился бы шанс на самостоятельный захват власти.

Из воспоминаний радиотелеграфиста матроса В.С. Бусыгина: «С моими товарищами был и на июльской демонстрации. Четвертого июля 1917 года по заданию партии состоялось выступление кронштадтских матросов в Петрограде. На двух кронштадтских пароходах, шедших при помощи бортовых колес, команда учебного минного отряда направилась в Питер. По пути нас захватил шквал дождя с ветром. Пришлось курс изменить, пройти морским каналом, так как пароход, кренясь, стал задевать песок. Демонстрация называлась «мирная, вооруженная», без патронов, но с винтовками (японскими). Наша группа (учебного минного отряда) высадилась на правом берегу Невы, чуть пониже Николаевского моста, чуть повыше лежащего на боку учебного судна «Николаев» (с ним недавно получилась авария, он завалился на один борт). Второй пароход пристал к левому берегу Невы, и отряд с него прошел на Невский проспект.

Мы же вышли на берег. Построились. Набережная – штабеля дров, кругляка-саженника. Нам сообщили маршрут, по которому мы должны шагать. По набережной вверх по Неве, мимо университета, по Кронверкскому проспекту колонной мы подошли к дворцу Кшесинской. Булыжная мостовая. Под нашими ногами – трамвайные пути, позади – садик с чугунной решеткой высотой до плеча. Отряд построился перед балконом в две шеренги.

Тогда у меня болели ноги – сбил неудобной обувью, пришлось надеть валяные туфли. Мы стояли около дворца Кшесинской, где помещался штаб большевиков. По команде «вольно» долго ждали выхода на балкон В.И. Ленина. Я, Шастин, еще Калистратов разговаривали. Между нами изредка проходили гражданские лица. Подходит к нам пожилая, одетая в серое ватное полупальто женщина лет пятидесяти крупного, плотного телосложения (но не упитанная), видно, что из интеллигентов.