Курская битва. Коренной перелом в Великой Отечественной войне - Валерий Николаевич Замулин

волна самоубийств среди младших офицеров, которые только прибыли из резерва и ещё в боях не участвовали: командиров взводов, рот, миномётных батарей. Нервные заболевания во всех действующих армиях были явлением постоянным и в зависимости от напряжения боёв росли. Так, например, в начале боевых действий английских войск в Тунисе (в период Второй мировой войны) количество нервных заболеваний было всего 2 % от всех потерь. Однако по мере усложнения обстановки их число выросло до 15 %[410]. А в армии США за весь период Второй мировой войны было зафиксировано около 1 000 000 случаев нервно-психических заболеваний, и по этой причине около 525 000 военнослужащих было уволено из армии[411].

Случаев нервных срывов и расстройств различной степени тяжести в Красной армии за годы минувшей войны было немало даже среди опытных, закаленных военачальников. Хотя этот важный фактор боевой жизни войск в отечественной историографии практически не освещён. «Напряжение, потрясение – это случалось с людьми на войне и бывало не только тогда, когда мы только еще начинали побеждать, а и потом много позже, – нервы не выдерживали», – вспоминал бывший начальник Генерального штаба РККА Маршал Советского Союза А.М. Василевский. – Помню, например, как на реке Миус[412], когда уже было подготовлено наступление в армии Герасименко[413]. Герасименко не играл главной роли в предстоящем наступлении… но его армия тоже выполняла наступательные задачи. И вот мы приехали утром накануне наступления на КП вместе с Толбухиным[414]. Разговаривали с Герасименко. Все было нормально. Я и до этого у него бывал. Он готовился к наступлению, и к нему не было никаких особых замечаний ни у меня, ни у Толбухина. В разговоре я его спросил:

– Ну, как у вас войска, как они себя чувствуют?

И вдруг он, срываясь на крик, сказал:

– Войска…Войска… – и, махнув рукой, добавил: – Ничего у нас не выйдет!

– Как не выйдет?

– Ничего у нас не выйдет…

Мы вызвали в его присутствии начальника штаба армии, спросили его мнение о готовности частей к операции. Он сказал, что все в порядке, все подготовлено, есть уверенность в успехе. Тогда я вынужден был сказать в присутствии Толбухина, что раз командующий армией не верит в успех и заявляет об этом перед началом наступления, то нам придется поставить вопрос перед Ставкой о его отстранении, потому что с таким настроением идти в наступление невозможно.

И вдруг Герасименко как-то весь обмяк и произнес почти, можно сказать, со слезами в голосе, и вид у него был совершенно измученный:

– Извините, не знаю, что со мной случилось, как все это у меня вырвалось. Измаялся. Всю ночь не спал, думал, как выйдет, как получится… Изнервничался, издергался… Устал. Надо поспать.

В Ставку мы не доложили, от армии его не отстранили. Он выспался, пришёл в себя и в дальнейшем выполнил причитавшуюся на его долю задачу»[415].

Все перечисленные выше проблемы по отдельности играли не очень существенную роль, но в комплексе их влияние на снижение боеспособности войск 9 А в преддверии Курской битвы оказалось заметным.

Существовали ли перечисленные выше проблемы в ГА «Юг» при подготовке к Курской битве? Безусловно, но, во-первых, не все и не в тех масштабах. Например, такой крупной антипартизанской операции, как «Цыганский барон», в которой был задействован весь 47 тк, не было. Хотя борьба с ними в это время активно велась и в северной части Житомирской области, где располагался один из крупных партизанских краёв, и в других местах. Однако эти акции были существенно меньше по масштабу и, главное, без привлечения войск ударной группировки, сформированной для «Цитадели».

Во-вторых, у Манштейна с Готом и Кемпфом не было столь напряженных отношений, как у Клюге с Моделем. Он лично отвечал за успех «Цитадели», поэтому делал все, что мог для них и даже в ущерб обороны на других участках своей группы. Примером может служить переброска из 1 ТА в 4 ТА 3 тд и 198 пд. Фельдмаршал считал, что если уж принято решение о переходе в наступление, то «надо сделать всё для достижения полного и быстрого успеха операции «Цитадель»[416]. И, следует отдать должное, на протяжении всего периода подготовки летних боёв он твёрдо придерживался этого принципа. Хотя ещё раз подчеркну, для этого в его группе были созданы необходимые условия.

И наконец, в-третьих, транспортная система и система снабжения ГА «Юг» была более отлажена и подвергалась не столь мощному давлению партизан, как это наблюдалось в Орловской дуге. Да и проводить такие масштабные перегруппировки, как это был вынужден делать Модель, на юге необходимости не было.

Приведенные выше данные свидетельствуют о том, что на 5 июля 1943 г. армия Моделя была самой слабой из двух группировок, привлекавшихся для реализации плана «Цитадели». Это относится и к общему числу ударных соединений, выделенных для захвата Курска, и их численному составу. Несмотря на значительные усилия по восстановлению дивизий 9 А и неоднократный перенос начала наступления, военно-политическое руководство Германии оказалось не в силах удовлетворить даже минимальные потребности войск Моделя, т. е. довести его армию хотя бы до штата. Для реализации столь масштабных и крайне сложных задач она должна была обязательно получить ещё и дополнительные средства усиления, в первую очередь артиллерию и тяжёлую бронетехнику прорыва. Однако по объективным причинам сделать это не удалось, что явилось одной из главных причин провала генерального наступления вермахта на советско-германском фронте летом 1943 г.

В канун коренного перелома. Роль разведки центрального фронта в определении даты начала курской битвы

Одним из важных и крайне запутанных вопросов в истории Курской битвы является деятельность советских разведорганов по выявлению замысла германского командования на стадии обсуждения и планирования операции «Цитадель», а также определения даты её начала. Как известно, ни одна разведка не может выиграть битву, а тем более войну, но она в зависимости от уровня организации, как правило, оказывает большую помощь в этом. Вклад наших спецслужб в срыв летнего немецкого наступления 1943 г. весом. Тем не менее в советской историографии этот вопрос не был всесторонне освещен по объективным причинам. К тому времени ещё не истёк 50-летний период секретности документации военной поры, установленный законом. Следовательно, и обсуждать предметно было нечего. С 1993 г. начался процесс рассекречивания фондов ЦАМО РФ за 1943 г. В научный оборот стал поступать большой массив неизвестных ранее источников, которые позволяют не только понять ход боевых действий, оценить планы и решения командования противоборствующих сторон, но и узнать много нового о ключевых эпизодах подготовки Курской битвы.

В первую очередь это относится к широко известным событиям ночи с 4 на 5 июля 1943 г., когда в полосе 13 А Центрального фронта был захвачен немецкий сапер, сообщивший о том, что наступление вермахта на Курск начнётся через несколько часов. Имя его Бруно Формелл. В отечественной и западной историографии сложилось устойчивое мнение о том, что именно от него советскому командованию стали известны точная дата и время начала операции «Цитадель». Эта информация позволила принять верное решение о начале контрартподготовки и нанести изготовившимся ударным группировкам Манштейна и Моделя большой урон. Хотя некоторые германские историки считают это утверждение явным преувеличением. Во-первых, солдат не мог обладать стратегической информацией, во-вторых, не опубликованы документальные источники – протоколы допросов этого военнопленного. Поэтому неясно, какие сведения он выдал.

Действительно, за весь послевоенный период в нашей стране ни разу не были опубликованы протоколы допросов Б. Формелла, даже после их рассекречивания в 1993 г. Впервые и об этом пленном, и о том, что именно его показания стали ключевыми при принятии решения начать заранее запланированную контрартподготовку в ночь на 5 июля 1943 г., в начале 1960-х гг. написал сначала в журнале, а затем и в книге мемуаров бывший командующий Центральным фронтом Маршал Советского Союза К.К. Рокоссовский[417]. Информация с указанием фамилии сапёра и кратким изложением сообщённых им данных также была включена в третий том «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945 гг.»[418] – первый официальный труд по истории минувшей войны.

Затем были опубликованы рассказы заместителя командира 15-й Сивашской стрелковой дивизии 13 А генерал-майора В.Н. Джанджгавы[419] и командира отдельной разведывательной роты майора Н.С. Колесова[420] о том, каким образом был захвачен сапёр. Эти воспоминания стали главным и единственным источником данных о тех событиях. Хотя они и не отвечали на главный вопрос,