Курская битва. Коренной перелом в Великой Отечественной войне - Валерий Николаевич Замулин

О том, что при описании прошлого советские историки вольно обращались с фактами, широко известно. Поэтому всё, что связано с Б. Формеллом, и у отдельных отечественных, и у западных специалистов вызывает непонимание и даже настороженность. А существовал ли вообще этот язык[421], т. е. успел ли он сказать что-то или, как нередко случалось, погиб во время захвата? Ситуацию запутывает и то обстоятельство, что 4 июля 1943 г. в полосе той же 13 А, причём в том же самом месте, в районе села Верхнее Тагино[422], сдались в плен ещё два военнослужащих 6 пд – солдат (гренадер) Э. Микинда и С. Микчич из 3-й роты 1-го батальона 18-го пехотного (гренадерского) полка. Естественно, они были подробно допрошены. Однако неясно, почему советская сторона так высоко оценила данные не этих перебежчиков, добровольно сдавшихся, а захваченного силой Формелла. Ответить на эти вопросы удалось лишь недавно благодаря обнаруженным протоколам допросов военнопленных 13 А за июль 1943 г. в ЦАМО РФ и трофейным документам 9 А в Национальном архиве США.

О том, что две ударные группировки вермахта в районе Белгорода и южнее Орла нацелились на Курск, советское командование знало ещё весной. С 29 июня по 3 июля 1943 г. всеми видами разведки Центрального фронта был зафиксирован подход крупных сил вражеской бронетехники, артиллерии и пехоты перед фронтом обороны 70, 13 и 48-й армий. Но затем, 4 июля, движение в тылу врага прекратилось. Причём и в районе Орловской дуги, перед Центральным фронтом, и на юге Курского выступа. Кроме того, наша авиация отметила длинные колонны германских войск, которые двигались от Белгорода, т. е. от переднего края Воронежского фронта, не на север (исходные для атаки позиции), как можно было ожидать, а на юг. Складывалось впечатление, что германское командование отменило наступление на Курск и готовит удар в Донбассе. Уже после войны из трофейных документов и воспоминаний германских полководцев[423] стало известно, что это были отвлекающие мероприятия, призванные ввести советское командование в заблуждение относительно своих ближайших планов. В начале же июля 1943 г. необычное поведение противника встревожило командование обоих фронтов. Поэтому перед разведкой армий первого эшелона была поставлена задача: взять контрольных пленных и уточнить обстановку. Но принятые немцами жёсткие меры контроля за личным составом передовых частей и усиленное боевое охранение не позволяли выполнить приказ. «Мы хорошо подготовились к битве, – вспоминал бывший начальник Генерального штаба Маршал Советского Союза А.М. Василевский. – Но крайне необходимо было узнать день и час начала фашистского наступления. За этой тайной мы напряженно охотились. Войсковой разведке была дана задача: во что бы то ни стало добыть языка. Подобные операции войсковая разведка выполняла обычно успешно и скоро. Тут же ничего не могли сделать даже самые опытные разведчики… Каждую ночь наша разведка, теряя людей, возвращалась ни с чем. А в наших главных штабах ждали. Ждали с нетерпением, я бы сказал, с нервным нетерпением, очень нужных для нас сведений: «День и час». Это дало бы возможность в самый нужный момент упредить начало вражеского рывка, обрушить на фашистских солдат всю силу артиллерии и бомбового удара как раз в тот момент, когда они сосредоточатся в передовых траншеях. Возникла необычайная ситуация: проблема языка волновала всех, вплоть до Верховного главнокомандующего»[424].

К этому моменту (первые числа июля) успешные разведпоиски были, но доставленные пленные пока ничего ценного сообщить не могли. Перед полуднем 4 июля 1943 г. А.М. Василевский, находившийся в штабе Воронежского фронта, связался с представителем Ставки ВГК на Центральном фронте Маршалом Советского Союза Г.К. Жуковым и сообщил, что в 6.00 4 июля разведгруппа 375 сд захватила сапёра 168 пд, который участвовал в разминировании минных полей перед своим передним краем. На допросе он показал, что части 168 пд утром 5 июля перейдут в наступление, они получили трехдневный запас продовольствия, разминировали свои минные поля в глубине боевых порядков и перед первой траншеей. Кроме того, под Белгородом пленный видел много танков[425].

Примерно в это же время в штабе Центрального фронта возникла надежда, что ситуация наконец меняется к лучшему. Утром поступило сообщение из 13 А, в котором говорилось: в 7.00 в полосе 15 сд, в районе южной окраины села Верхнее Тагино, на нашу сторону перешли два солдата 3-й роты 18-го пехотного полка 6 пд Эдвин Микинда и Станисла Микчич, по национальности словенцы. Однако в протоколе предварительного допроса ничего существенного не содержалось, т. к. солдаты прибыли в дивизию с маршевым пополнением недавно, 27 июня 1943 г., поэтому о положении на передовой и ближайших планах командования знали крайне мало. Хотя Э. Микинда подробно рассказал обо всём, что с ним происходило с момента призыва в марте текущего года (док. 1). По его словам, наступление должно начаться через четверо суток. Но разведчики в этом усомнились. Во-первых, несколько часов назад пленный на Воронежском фронте сообщил о вероятном начале наступления 5 июля. Во-вторых, 2 июля из Ставки ВГК поступила ориентировка о том, что наступление ожидается между 3 и 6 июля. В-третьих, наблюдение за поведением противника в последнее время свидетельствовало о его готовности к удару. Тем не менее в условиях дефицита информации сообщения перебежчиков приняли к сведению, и разведка получила приказ: в ближайшие часы подтвердить их или опровергнуть.

Напряжение в штабе Центрального фронта нарастало, а ясности не было вплоть до начала второго ночи 5 июля (по московскому времени), когда командующий 13 А генерал-лейтенант Н.П. Пухов позвонил лично К.К. Рокоссовскому и сообщил, что в ходе организованного начальником разведки 15 сд капитаном П.Г. Савиновым очередного разведпоиска в районе села Верхнее Тагино группа во главе с лейтенантом И.С. Мелешниковым[426] захватила сапёра, солдата Бруно Формелла всё той же 6 пд. На предварительном допросе, который провёл начальник разведки армии подполковник И.И. Крыжановский, пленный сообщил, что наступление немцев начнётся между 1.00 и 2.00 5 июля (док. 2). Если учесть, что это европейское время, по-московскому – примерно в 3.00. Кроме того, пленный охотно рассказал много важных деталей о составе 6 пд, боевом построении её частей для предстоящей атаки, средствах усиления и задачах (док. 3). Значительная часть того, что он говорил, советским разведчикам была уже известна. И хотя сапёр путал номера соседних дивизий и приданных частей, по сути, его ответы были правдивы и важны для советской стороны. Это наводило на мысль, что пленный говорит искренне и ничего не утаивает. К тому же в 6 пд он был не новичок и вполне мог знать тот относительно большой объём информации, который сообщал. Следовательно, опасность провокации со стороны противника или намеренное введение советской стороны в заблуждение самим пленным, по предварительной оценке, казалась минимальной. Таким образом, фронтовая разведка сделала своё дело, решение было за командованием, и оно его приняло. В 2.20 5 июля 1943 г. из глубины обороны фронта начал нарастать гул, и вся полоса перед изготовившейся к удару группировкой 9 А противника вспыхнула огнём. Началась контрартподготовка советских войск, а вместе с ней и грандиозная Курская битва, ставшая коренным переломом в Великой Отечественной войне.

Остается без ответа лишь один, но важный вопрос: «Почему же перебежчики, допрошенные 4 июля, до захвата Б. Формелла, не знали точного времени начала наступления или они его намеренно скрывали?» Дело в том, что согласно приказу № 109 штаба 9-й армии, который был продублирован командованием всех её четырех корпусов, привлекавшихся к операции «Цитадель», приказ о наступлении и обращение Гитлера к солдатам и офицерам, которым предстояло участвовать в Курской битве, был зачитан до 19.00 4 июля[427]. Сам документ стал поступать непосредственно в дивизии только в середине дня. Церемония прослушивания пластинки с обращением фюрера для высшего командного звена армии была организована на командных пунктах корпусов[428] двумя сутками раньше. Следовательно, о начале наступления именно в ночь на 5 июля никто из немецких солдат, попавших в руки советской разведки до 19.00, знать не мог, а ефрейтор Б. Формелл был захвачен на минных полях в 23.00 4 июля 1943 г. Поэтому его данные о начале атаки оказались наиболее точными из всех, которые к этому времени удалось получить советской стороне. Хотя они и не соответствовали времени, установленному для наступления всех корпусов 9 А. Это явилось одной из главных причин малой эффективности контрартподготовки, проведённой войсками