Донбасский меридиан - Владимир Георгиевич Нестеренко

Все эти и многие другие словесные громы сотрясали не только воздух, но сердца и души, имели силу заклинаний и стойкой веры в удачу, которая стартовала, как космический корабль мечты и благополучия, а не пыль, поднимаемая на бездорожье. Были женские и детские слезы и рев: «На кого ты нас оставляешь?»; «Папочка, возьми меня с собой!». Они, как острый и горячий штык, вонзались в душу, в сердце, в мозг, и от сознания того, что ничего нельзя изменить, всё уж свершилось, и ты стоишь под палицей судьбы, мизерно малый и жалкий, терзаемый великим для тебя событием (отправкой на войну), которого никто не хочет. Но оно свершается неостановочно и грозно, как горный сель, и люди, разрываемые событием, несчастны, но и велики своей твердостью, жертвенностью перед неизвестностью, которая полна страданиями, болью, кровью и смертью. Кощунственно сознавать: увечья и смерть оплачены государством за суверенитет и даже за своё существование. Достаточными ли боевыми суммами ради такого великого дела? Признаться, о суверенитете Иван не думал, в голову не приходило, а только мыслилось, что плата за этот ужас бытия войны ничтожная и мелочная, и лучше бы её вообще не было, хотя без неё никак нельзя. И она есть, получена на руки, точнее пока часть её, а впереди наивные надежды на заговоренность от пули, будущие блага, подобно журавлю в небе. И мысль: авось и поймаю журавля, вовсе не безрассудная, а вполне реальная, сильная и постоянная. Это русское «авось», будь оно неладно и проклято, может свершиться, и непременно свершится, тогда не унесут тебя на погост под героически-поминальный залп винтовок однополчан. Того хуже – разлетишься пеплом неизвестности без вести пропавшего.

Иван Брюквин орал вместе со всеми, как безумный, до потери пульса, через стекло раздавая три поцелуя, теперь воздушные: маме, жене Люсе и сыну Диме. Минутой раньше он с жаром совершал этот извечный ритуал, получая ответные, не менее горячие, с кипятком слёз и чувств. Кипяток этот теперь неимоверно жег ему душу, и от той храбрости, какая родилась в нём несколько дней назад, подкрепленная президентскими деньгами, не осталось и следа, а только отчаяние с вопросом: «Зачем всё это?»

Понятие «надо!» разорвано в клочья, размётано, исчезло, как утренний туман, и вряд ли когда-либо соберётся вновь в одно целое и будет находиться при нём и снова окажется тем порывом, каким казалось до этой отчаянной минуты расставания и полного осмысления трагедии.

Октябрьский день выдался прохладный, но солнечный, лишь изредка накатывалось небольшое облако, закрывая светило, и тут же торопливо уплывало, как бы стыдясь за своё вторжение ни ко времени. Через высокую бетонную ограду, отделяющую двор и площадь, доносился гул голосов провожающих, вызывая нетерпеливые возгласы отбывающих с требованием продолжения последнего прощания с родными, которое, кстати, только что состоялось, и всем мобилизованным велели пройти во двор для построения и переклички. Мобилизованная группа мужиков, одетая пока разношерстно, неохотно и тягуче выполнила просьбу. Тут к Ивану с нашивками сержанта, хотя рядом стояли такие же парни с рюкзаками за спинами, подкатила неимоверно бодрая, говорливая и смазливая дама с микрофоном первого канала ТВ. С горящими от восторга и гордости глазами, она спросила:

– Вы идёте по велению сердца?

– Вам как надо ответить? – не принял Иван бравады корреспондента.

– По возможности искренно.

– В таком случае, по велению нужды.

– Как вас понимать?

– Обещают, и уже часть выплатили, неплохие деньги против тех, что я зарабатывал, горбатясь за баранкой автобуса.

– Я вас правильно поняла: не защищать, а зарабатывать на крови? А как же долг перед народом?

– Не подумайте, что я шкурный человек. Я глава семьи и обязан создать для неё уют и благо. Например, быстро рассчитаться по ипотеке за трехкомнатную квартиру под десяток миллионов рублей.

– Вы тоже так думаете? – повернула микрофон дама к стоящему рядом парню с увесистым рюкзаком, на котором висел шлём мотоциклиста.

– Деньги во все времена во всём имеют большое значение. Вы же ждете искренность. Иван не ответил лозунгом, что вам не по духу. Считайте, ваш репортаж забракуют, и вы останетесь без гонорара, – довольно резко ответил парень.

– Ну, знаете, я беру интервью не ради денег.

– А ради чего? Это ваша работа, ваш кусок хлеба с маслом. Если вас будут браковать, масла не получите, – отрезал Иван и отвернулся от вспыхнувшей гневом барышни. Она не успокоилась и спросила парня, одетого с иголочки во всё новое и добротное:

– Ваше мнение о мобилизации, я смотрю, вы настоящий боец?

– В ней ничего хорошего не вижу. Это тяжкая нужда. Если буду упираться от призыва, может плохо для меня кончиться. Важно понимать ситуацию, соглашаться, не ершиться, служить с душой, тогда легче морально. Долг, одним словом. Мой долг! Строптивых дожмут, в душе останется нехороший осадок. Это не по мне.

Из здания военкомата вышел офицер и пожилой с окладистой бородой священник в рясе, он шагал впереди и, поравнявшись с толпой, стал каждого крестить под свою молитву и раздавать тканевую ленточку, на которой написан псалом, оберегающий от всего дурного, а также небольшой портрет Александра Невского, вынимая его из бездонного кармана:

– Служите, дети мои, подобно тому, как защищал землю нашу святой Александр Невский.

В рядах мобилизованных смолкли голоса, мужики потянули шеи и руки, чтобы получить благословение отца, ленточку с оберегом и портрет великого непобедимого воина. Равнодушных не оказалось. Иван в числе первых получил дар священника, благословение и горящим взором проводил дальше дарителя с глубоким чувством неуязвимости, будущего благополучия и побед на бранном поле. Он и раньше верил в правое дело, теперь вера укрепилась благословением батюшки, привнесла некоторое торжество души перед настоящим деянием. Не только он ощущал прикосновение неба, а видел на лицах своих новых товарищей по оружию одухотворение и уверенность. Через несколько минут офицер подал команду:

– Становись на перекличку перед посадкой в автобус!

Как только автобус вырвался из кольца провожающих и тяжело выкатился с площади на проспект, в салоне враз воцарилась мертвая тишина. Словно наступил миг безмолвной оторопи перед падением в пропасть. Вытянутые лица мужиков, застывшие взгляды осоловевших глаз, мёртвая хватка руками поручней и трескающийся в ушах воздух напряжения, прижатые к спинкам сидений вспотевшие спины. Только сейчас, даже не после ответа корреспонденту, а после команды на построение Иван осознал до конца трагедию войны, на которую шёл, именно теперь, оторванный от родных, отделённый куполом салона автобуса и его движением понял, что возврата к прежней жизни нет. Удаление от них