Вся правда о войне. Причины. Итоги. Потери - Александр Павлович Русаков

провокации с германской стороны, что отражено в различных многочисленных документах и воспоминаниях многих важнейших участников рассматриваемых событий. И это тоже свидетельствовало о их явном нежелании вступать в войну с Германией и неготовности к ней. Если бы советское руководство готовилось к нападению, оно, напротив, искало бы такие провокации, чтобы иметь оправдательный повод к началу войны.

Однако самыми главными и неопровержимыми доказательствами отсутствия приготовления СССР к агрессивной войне против Германии и ее союзников являются хорошо известные происшедшие события начавшейся войны. Не СССР напал на Германию, а, наоборот, Германия и ее союзники напали на СССР, причем вероломно, неспровоцированно, хорошо изготовившись перед этим, застигнув советские войска врасплох, после чего быстро нанесли им целый ряд крупных поражений. При этом наши войска в течение нескольких месяцев после начала войны были не в состоянии на равных сражаться с врагом, а следовательно, они были к ней подготовлены явно хуже его.

Почти столь же важным и неопровержимым доказательством этого следует признать и отсутствие необходимого комплекса официальных документов о подготовке СССР к нападению на Германию. Более того, нет вообще ни одного военного или политического документа, в котором были бы отражены планы СССР, даже самые общие и отдаленные, о его совершении, не говоря уже о конкретных приготовлениях к нему. Между тем без существования таких документов невозможно было осуществлять необходимую подготовку к нападению на столь сильного противника, которая, разумеется, требует много времени, усилий и большого числа конкретных распоряжений и дел многих должностных лиц, а также вовлечения в этот процесс огромного числа людей.

Смехотворными выглядят попытки обвинителей СССР представить в виде такого документа подготовленную в мае 1941 года служебную записку Оперативного управления Генштаба СССР, в литературе обычно именуемую «Соображения по плану стратегического развертывания», которая даже не была одобрена военным руководством страны, не говоря уже о политическом. Но даже в ней не содержалось полномасштабного плана совершения военного нападения на Германию или другую страну, даже в форме превентивного удара. Это были именно соображения и ничего больше. И дальше этой записки дело не пошло. Для сравнения остается привести следующие факты: в Германии план нападения на СССР и разгрома его в «молниеносной» войне разрабатывался Генштабом этой страны с июля 1940 года, был утвержден высшим военно-политическим руководством страны в декабре 1940 года, а подготовка к его реализации велась вплоть до самого нападения на СССР в июне 1941 года.

Весьма убедительную отповедь этим обвинителям дает Ю. Житорчук, который в своей книге приводит важные конкретные доказательства отсутствия намерений, а тем более подготовки Советского Союза к нападению на Германию. В частности, он пишет о секретном решении Политбюро ЦК ВКП(б) от 3 июня 1941 года о поставках редких и цветных металлов в Германию во 2-й половине 1941 года, о постановлении СНК СССР от 4 июня 1941 года «Об укрепленных районах», в котором предусматривались меры по развитию этих оборонительных сооружений на западных границах СССР в ближайшее время, и о других мероприятиях советского политического и военного руководства, явно противоречащих его каким-либо агрессивно-наступательным планам [169].

Закончить разоблачение столь неожиданных продолжателей дела Геббельса и К° с их чудовищными обвинениями советского руководства в якобы готовившемся нападении СССР на Германию (заодно с их более стыдливыми подражателями, муссирующими идею вероятного упреждающего удара Красной Армии) хотелось бы высказываниями В. Маковского из опубликованной им в «Военно-историческом журнале» статьи «Прикрытие госграницы накануне войны». В ней он достаточно лаконично объясняет то, что такое развитие событий тогда было фактически невозможным. В частности, он написал: «Накануне войны советская военно-теоретическая мысль предполагала, что успешное наступление возможно при 2—3-кратном превосходстве над противником. Постараемся с учетом только количественной стороны и без рассмотрения других факторов проанализировать, имели ли мы возможность успешно осуществить упреждающий удар… Цифры доказывают, что не имели. Так, общее соотношение сил и средств в армиях прикрытия первого эшелона (без Ленинградского военного округа) было следующим: у нас в этих объединениях находилось 86 расчетных дивизий, тогда как в первом эшелоне вторжения противника их было 130,5, т.е. получается соотношение 1: 1,5 в пользу противника» [170].

К сожалению, немало и других авторов, посвятивших этой войне свои работы, в том числе производящих впечатление людей, искренне пытающихся в них докопаться до истины, тоже порой впадают в сильные заблуждения. Это происходит потому, что в своих творениях они нередко чрезмерно увлекаются собственными оригинальными идеями, которые порой доходят до крайности.

Среди типичных ошибок слишком «увлекающихся» авторов трудов о Великой Отечественной войне и связанных с нею исторических событиях можно выделить следующие (большинству из них уже уделено немало внимания в настоящей работе при освещении других вопросов):

1) преувеличение значения субъективных факторов в истории войны, то есть решений и поступков отдельных личностей, хотя они были продиктованы в значительной мере объективными обстоятельствами; кроме того, объективные обстоятельства играли определяющую роль в ходе войны и сами по себе;

2) оценка событий войны и предвоенных лет по процессу, а не по результату, по их промежуточным итогам, а не по конечным;

3) игнорирование того обстоятельства, что многие сведения о событиях и данные о силах, средствах и ресурсах участвовавших в войне сторон имеют в той или иной мере вероятностный характер; необоснованное признание их как бесспорно установленных и апеллирование к ним как к непреложной истине;

4) придание большего значения мелким и частным фактам, событиям и факторам, а не важнейшим и всеобщим (универсальным); у «заблуждающихся» авторов это в основном проявляется в том, что они не уделяют должного внимания их дифференциации и оценке, а у «тенденциозных» – в их определенной подборке;

5) оценка решений и поступков должностных лиц по их предполагаемым намерениям или по словам, причем нередко выраженных неофициально, непублично, а не по реальным поступкам и отраженным в документах решениям;

6) восприятие Германии конца 30-х – начала 40-х годов как страны с гораздо меньшим экономическим, научно-техническим, человеческим потенциалом по сравнению с СССР, хотя Германия вместе с фактически объединенной ею большей частью Европы в то время была гораздо мощнее нашей страны по большинству показателей ресурсного потенциала; преимущество же СССР в потенциальных для освоения природных ресурсах само по себе в условиях сравнительно недолгого периода войны было почти полностью бесполезным;

7) игнорирование реальных политических ориентаций большинства государств Европы и мира в целом накануне войны и в ее начале, которые были очень неблагоприятными для СССР и в основном благоприятными для Германии;

8) восприятие И. Сталина в качестве полновластного диктатора в СССР перед войной, хотя он до мая 1941 года не занимал высших