Вечный день - Юлиус Фучик

их как гром среди ясного неба: Виктор должен немедленно отправиться в район Здравца, «взять» тамошний полицейский участок и привести его в боевую готовность. Николаю достается другой полицейский участок, что возле турецкой бани.

— Да, да, тот самый, что напротив твоего дома! Чего вы уставились? Надо действовать, пока враг не очухался!

— А если там кто-нибудь есть? — спрашивает Николай, почувствовав всю серьезность задачи.

Кузман теперь сух и деловит, очевидно, задача тревожит его не меньше, чем их.

— Ежели кто не сбежал, значит, у того нет грехов, тот пойдет с нами. И мы от таких не станем отказываться, как только начнем набирать людей в свою милицию.

— И оружие им оставить?

— Пускай остается…

— Чтобы они, улучив момент, разделались с нами, — говорит Виктор, закидывая винтовку на плечо. — К тем, кто служил в полиции, у меня нет доверия.

— Если будет нужно, мы и бывших полицейских впряжем! — убеждает его Кузман. — Теперь власть в наших руках, и мы должны проявлять гибкость.

Он уточняет детали: взяв участки, они сразу же сообщают об этом в областное управление дежурному телефонисту, затем выстраивают личный состав и вменяют ему в обязанность каждодневно выставлять наряды — охрану и патруль, поддерживать постоянную связь с городской управой, она тоже помещается в здании Областного управления, — командуют там Кузман и один студент; немедленно составляют опись оружия и снаряжения, тщательно проверив каждый уголок, начиная с подвалов и кончая чердаками; составляют списки сбежавших полицейских и заводят дело на каждого из них — что натворил, принимал ли участие в уничтожении коммунистов, где предположительно скрывается.

— А если кто попросит уволить его? — скептически продолжает Виктор.

— Обойдемся и без него.

— А я бы такого за решетку!

— Зачем?

— Чтобы не забыл, что служил в полиции.

— Нет, таким манером приверженцев не завоюешь.

— Ну а вдруг они окажут сопротивление, не захотят подчиниться?

— Тогда применяй оружие. Зовите меня, я вас одних не оставлю.

Николай с Виктором переглядываются с невеселой иронией, театрально козыряют «начальству» и расстаются.

* * *

К городу подкрадывается ночь. Дворы и дома окутывает фиолетовый сумрак. После бурных страстей, после стремительного вихря событий все постепенно стихает. Площади пустеют, движение замирает, робко, но неуклонно возвращается власть мирных звуков — ржаво повизгивает колодезный насос, торопливо постукивает топор (для очага нужны дрова). Порой хлопает дверца сарая в окраинном квартале, где иные бедняки держат коз. Со стороны Дуная веет ветерок, нежный, ласковый, освежающий, несущий запах дремлющих вод. Небо очистилось от облаков, зажглись первые звезды.

В штабе Кузмана собирается молодежь: Елена, Виктор, Николай, ребята из ремесленного училища, несколько добровольцев-дружинников — лица у всех умиротворенные, как после тяжелого, но благодарного труда. Впрочем, разве не такое же выражение было и на лицах советских солдат? По всей вероятности, по городу проследовали лишь вспомогательные подразделения — у многих солдат волосы с проседью, а то и совершенно седые. Колонна миновала центральные улицы где-то в начале восьмого. Солдаты ехали на пяти грузовиках, зажав коленками автоматы и винтовки. Они всматривались в лица встречающих, однако глаза их выражали усталость. И печаль — затаенную, но не угасшую.

Предполагалось, что советские войска ворвутся в город с грохотом, словно буря или ураган, а у этих немолодых солдат такой кроткий вид, приветливые улыбки, стеснительность в каждом движении. Нет, эта армия пришла не как завоеватель и, конечно же, не как триумфатор, она явилась, чтобы исполнить свой долг — освободить народ от фашизма — и тут же вернуться по домам, где этих солдат ждет тяжесть и благодать повседневного труда, где им вершить свой вечный подвиг. И встречающие скоро постигли это, первое время они кричали, высоко вскидывая сжатые до боли кулаки, размахивали знаменами, а потом встали сплошной стеной перед головной машиной, остановили колонну, окружили грузовики, стали карабкаться на колеса, цепляясь за борта. И повели самые будничные, земные разговоры, объясняясь не только словами, но мимикой и жестами:

— Ты откуда родом? А семья у тебя есть? За что ты получил эту медаль?

Ответы обычно были немногословные, но порой за этой краткостью скрывалась целая трагедия: все близкие погибли в Киеве, никто не уцелел; жена на фронте, она врач, старший сын тоже воюет — под Ленинградом и на Балтике, а вот о дочке ничего не знаю, пропала без вести; меня трижды ранило, последний раз пуля прошла лишь в сантиметре от сердца, но вот все же выжил; наш колхоз в Средней Азии, туда немец не дошел, так что моим ничего не грозит, хотя и в тылу тоже не сладко; этой медалью меня наградили за то, что привел «языка», и прочее. А снизу, с мостовой, тянулись руки, предлагающие арбузы, дыни, сигареты, плетенки и резные фляжки с вином и ракией (несмотря на запрет!).

— Спасибо, спасибо! — благодарно кивали солдаты, затем капитан с головной машины подал знак, и колонна тронулась — тихо, неохотно, провожаемая дружелюбными возгласами:

— В добрый час!

— До скорой встречи.

Лишь тогда Николай убеждается, что опасения относительно «возможных провокаций» были излишни, никто особенно и не следил за поведением «гадов», поскольку их просто не было, а если бы даже они пришли, разве посмели бы обнаружить себя? Когда возбуждение утихло, кто-то коротко говорит ему:

— К Кузману!

А Кузман ворошит кучу бумаг, делает на них разные пометки и вздыхает:

— Двадцать три объекта — немало…

— Это на первых порах… — утешает его сидящая рядом Елена. — Через недельку-другую их заметно поубавится…

— Ты думаешь? — скептически усмехается он и поднимается на ноги. — Товарищи!

Его краткое слово преследует несколько странную цель: он старается убедить их, что все то, что до вчерашнего дня следовало разрушать, сжигать, уничтожать, теперь необходимо беречь как ценнейшее народное достояние — склады с одеждой, провиантом, склады боеприпасов! Кроме того, железнодорожные станции, портовые сооружения, бензохранилище, общественные гаражи, пожарные машины, крупные предприятия (независимо от того, что там имеется собственная охрана), школы, читальни, театры, кино.

— Фашисты очухаются и вздумают еще начать наступление, — говорит Кузман. — Они могут ударить в самом неожиданном месте. Им не терпится показать, что они сильны, что они есть среди нас и сплачивают свои ряды. Я уже не говорю о том, что они не прочь посеять панику среди населения, вызвать у людей чувство неуверенности и добиться того, чтобы об их действиях раструбили за границей. Вот, дескать, как болгарский народ встречает власть коммунистов. Есть какие-нибудь неясности?

Молчание.

— Тогда давайте распределять объекты. Где будет по три человека, где по два, а где и по одному. Народу не хватает, оставшихся на службе полицейских Областной комитет не решается использовать. Центральный вокзал — Васил Сотиров и Карагезов из ремесленного училища.