Доброволец / Как я провел лето - Александр Васильевич Архипов

ну не дура, а? Да тебя там по кругу пустят, что свои с благодарностью за волонтёрскую инициативу, что чужие с пролетарской ненавистью. Нате вам, подарок судьбы, бл…ть! – крикнула Ольга, «ойкнув» от боли, и присела на край кровати, держась обеими руками за свой гигантский живот.

– Оль… Оля, – засуетилась, немного растерявшись, Ксения.

– Стоять! Меряй! – сцепив зубы, тихо сказала младшая сестра, протягивая старые джинсы своего мужа Бориса. – Надевай, чистые. Полгода назад стирала.

Ксюша послушно быстро расстегнула молнию на своих брюках и сняла их, оставшись в маленьких нежно-розовых трусиках в белый горошек с красным бантиком под резинкой чуть ниже пупка.

– Красота! Ну, прям прелесть! Ух! Бомба! Сама б на такую полезла! А ну повернись. Ох, ё… – тихо засмеялась Оля, любуясь фигуркой сестры. – Твои розовые трусишки неделю будут болтаться над окопами «майданутых», как знамя… Делай, что говорю, гадюка московская!

– Я не московская, я в Мытищах… – пробовала защищаться Ксюша.

Борькины джинсы подошли. Ну как подошли… Висели на заднице и падали при ходьбе, но ремешок, правда, подобрали быстро. Вместо рубашки надели старую застиранную футболку с бессмысленной надписью на груди, а сверху накинули спортивную курточку от китайского синтетического костюма синего цвета фирмы «АБИБАС». Карманы курточки были с дырками, зато молния… зверь была, а не молния. На ноги подошли Ольгины старые разношенные за восемь месяцев непростой беременности кроссовки. Золотистые ухоженные локоны убрали под рыбацкую старую бейсболку зятя с прилипшей к козырьку рыбьей чешуёй.

Как ни странно, но всё это «московская» модница, мерила без вопросов и пререканий. Просто у Ксюши очень хорошо было развито пространственное воображение. Всё-таки не зря прошли годы, проведённые в институтском театральном кружке. Она ещё долго потом не могла избавиться от назойливой яркой картинки… Война. Ползут по усыпанному воронками полю танки, с воем и грохотом пролетают снаряды и мины, проносятся, разрубая небо лопастями и поливая землю свинцом, боевые вертолёты… А прямо над окопом, на длинном сучковатом дрючке висят её розовые трусики в белый горошек с красным бантиком под резинкой, ставшие знаменем «соколов Майдана» на эту неделю! Брррр…

* * *

Будильник на телефоне завибрировал под подушкой в три часа сорок пять минут. Короче, как поставили. Ксюша похлопала ладонью справа от себя… Оли не было. Быстро накинув халат, она вышла из спальни и пошла на кухню. А там уже вовсю орудовала младшая сестра. Резала колбасу, сыр, хлеб, кипятила воду для термоса.

– Ксюх, а я смотрю – место в рюкзаке ещё есть. Дай, думаю… – затараторила, не поворачивая лицо к сестре, Оля.

– Зачем, дурочка ты моя? Мы же к вечеру уже будем дома. Ты лучше ужин приготовь. Салатики там, картошки поджарь. Мамка ж там голодная, небось. Сёма поможет, – сказала Ксюша, нежно обняв сестру за плечи.

Такое случается крайне редко, но случается. Вроде спокойное лицо, связная речь, адекватное поведение, а слёзы… Откуда берутся эти, казалось бы, безэмоциональные слёзы? Какую команду даёт мозг слёзным железам в этот момент? А главное – зачем? Кругленькое личико Оли просто плавало в собственных слезах.

– Не нервничай, тебе нельзя…

– Я не нервничаю, они сами… – прижимаясь к сестрёнке, прошептала Ольга. – Одевайся, я кофе наливаю. И тихо… Сём-ка ворочается.

Минут через пятнадцать Ольга выглянула в окно и спросила:

– Посмотри, твой дядька?

Прямо у подъезда стояла машина грязно-оранжевого цвета и виднелся силуэт человека с тлеющим огоньком сигареты.

– Мой, – кивнула Ксюша, быстро допивая свой кофе.

– Симпатичный? – кокетливо улыбаясь, ущипнула сестру за попу Ольга.

– Дурочка. Ему лет сто, – тихо засмеялась Ксюша, забрасывая на плечо рюкзачок.

– Ага. Двести. А чего краснеем? Трусы-то поменяла? – стараясь поднять настроение сестре, поинтересовалась даблбеременная.

– А как же… Борькины старые «боксёрки» натянула, – улыбнулась в ответ Ксюша.

Прощались на лестничной площадке. Коротко и быстро. А чего нюни распускать? Вечером за семейным столом будут сидеть все: мама, Ксюша, Оля, Семён, ну и, конечно, Денис с Артёмкой.

Лето, вечер… и звезда ко мне прижимается…

Первое, что сделала Ксения, – это протянула дяде Васе конверт с деньгами. Водитель открыл его, достал доллары и не спеша, еле шевеля губами, пересчитал их. Отвернулся, так же не спеша и не стесняясь Ксюши, засунул конверт себе в трусы. Потом скептически оглядел молодую женщину и, насупившись, сказал:

– Погодь…

Потом достал из бардачка пластиковую бутылку с водой и сунул ей в руку.

– Умойся, – тихо, но настойчиво сказал дядька, закашлявшись, – глаза чтоб чистые… и губы.

Возражать пассажирка не стала, сразу вспомнив, во что вынуждена была одеться, слова Ольги про «майданутых» и трусы с бантиком. Вытерев мокрое лицо носовым платком, она повернулась к дяде Васе и спросила с заметной досадой в голосе:

– Теперь-то можем ехать?

– Теперь более-менее… садись, – буркнул дядька и чуть слышно, отвернувшись, добавил: – Всё одно красивая, зараза…

Ксения, знавшая Донецк очень хорошо, не успевала понимать и догадываться, куда и в какую сторону её вёз дядя Вася. Только-только начало светать, но фары и даже габариты мужик не включал. Шли, как говорится, по приборам. Она попробовала спросить, но получила ответ, из которого ничего так и не поняла:

– Комендантский час, патрули, блокпосты, вопросы… Оно нам надо?

– Нет, – на всякий случай ответила Ксения.

– Вот и молчи, – спокойно ответил дядька, дёргая за рычаг переключения скоростей.

На фоне светлеющего неба были видны огромные серые трубы. Дорога была усыпана колотым кирпичом и тускло поблёскивала от осколков битого стекла. Несколько раз пересекали железнодорожное полотно, отчего пожилую машину дяди Васи корёжило и плющило так, что казалось, будто её, бедолагу, пытали. Один раз даже Ксения подумала, что они заплутали, так похожи были пейзажи за окном. Но потом поняла, что машина петляет между одинаковыми производственными корпусами какого-то огромного неработающего завода. Разница между похожими строениями была только в степени их разрушения. Наконец выехали на какую-то просёлочную дорогу. Бесконечный шум и скрежет из-под колёс постепенно стал уменьшаться. Дядя Вася сунул в рот очередную сигарету и заговорил, подкашливая:

– Ты документы с собой взяла?

– Да, паспорт, – кивнула Ксюша.

– Русский значит… спрячь. Спрячь подальше. Поняла? Будешь показывать его только тем, кому можно. А кому можно, я скажу. Фамилия твоя какая?

– По мужу или девичья?

– Давай по мужу.

– По мужу Глухова, но я уже четвёртый год в разводе, – уточнила Ксюша.

– А по мамке с папкой? – ухмыльнулся дядя Вася.

– Девичья – Бондаренко, – не понимая к чему эти вопросы, ответила Ксения.

– Вот и побудь опять Бондаренко. А теперь слушай, какую я тебе легенду придумал. Вернее, не я, а… неважно. Живёшь в Червоном. Ты ездила