Искупление - Элис МакДермотт

раз нам приходилось останавливаться, чтобы я могла передохнуть – постоять минуту в тени чахлого огненного дерева, под перекошенным тентом. Вскоре у меня заныла поясница, стали натирать туфли.

– Такси скоро появится. Еще немного, – сказала Шарлин.

По дороге я думала о Питере. О том, как он отреагирует. Он не сможет не заметить, как я счастлива. Не сможет противостоять красоте малышки, этим милым складочкам, этой беззубой улыбке.

Я думала обо всем, что нужно будет купить: колыбель, распашонки, подгузники, детское питание из гарнизонного магазина.

Но, оглядываясь назад, хочется верить, что весь наш путь с его нереальностью, с физической болью, которая в воспоминаниях кажется не такой уж важной, можно приравнять к долгим и мучительным родам, к родам абсолютно физическим. Глупо, знаю. И все же, оглядываясь назад, мне кажется, что в представлении Шарлин это было так. Когда я в очередной раз остановилась, она достала из сумочки надушенный платочек и промокнула сначала мой лоб, а затем лоб малышки.

Миньлинь вывела нас к реке. Услышав знакомый перестук сампанов и рыбацких лодок, я поняла, что мы находимся не так далеко от города, как я воображала.

Оглядываясь назад, я спрашиваю себя, кто из них, Шарлин, Миньлинь или злополучный водитель, выбрал такой запутанный маршрут, что сама этот проулок я бы уже не нашла.

Мы зашли в маленькое кафе попить кока-колы. Обмокнув палец в холодную газировку, я сунула его малышке в рот. Шарлин, по-матерински внимательная, вытерла пот над моей верхней губой.

Когда на улицах снова замелькали такси, Шарлин коснулась поднятой руки Миньлинь. Они перекинулись парой слов, затем Шарлин обернулась ко мне:

– Пойдем дальше?

Над ее пересохшими губами блестели бусинки пота, выбившиеся из прически пряди липли ко лбу. Миньлинь тоже выглядела уставшей. Мы и правда походили на роженицу и повитух. Малышка – я ощущала ее чудесную тяжесть – крепко спала у меня на груди.

– Пойдем.

Твоя мать купила в киоске у дороги бумажный зонтик, и Миньлинь держала его у меня над головой остаток пути, придавая нашей взмокшей, ковыляющей процессии торжественный вид.

У моих ворот Шарлин сказала:

– Ну все, я пошла.

Ей нужно позаботиться еще о некоторых вещах. Она со мной свяжется. Завтра утром заглянет доктор Уэлти.

– Он объяснит тебе все, что нужно будет делать в первую пору.

Стоя на обочине, готовясь ловить такси, готовясь – как мне казалось – переключиться на следующий проект, Шарлин добавила:

– И ей необязательно быть Сюзи. Она теперь твоя. Можешь назвать ее как тебе хочется.

Только решать нужно быстрее, сказала она, чтобы успеть оформить документы на удочерение и сделать паспорт.

– Все должно быть готово к вашему отъезду.

Я мечтала лишь об одном – поскорее зайти внутрь. Распаковать свое сокровище и подумать о жизни, которая меня ждет. Я сказала, что контракт Питера закончится только через несколько месяцев.

Шарлин смерила меня взглядом. Я не понимала, как ей, вспотевшей и растрепанной, удалось сделать этот взгляд таким холодным. Ледяным.

– Ты, – сказала она. Подождала, пока проедут ревущие мопеды, затем продолжила: – Тебе даже в церковь нельзя без его разрешения, а он не потрудился сообщить тебе, что уволился. Он уже взял билеты на самолет.

Я переваривала эти сведения, по-прежнему держа Сюзи на руках. Испытывая – возможно, впервые – настоящее унижение от осознания своей инфантильности, то же унижение, которое подтолкнуло меня описать, выдумать (извини) ту, предыдущую версию наших с Питером ночных раздумий, нашего решения уехать.

На самом деле не было никакой беседы перед сном, никаких обсуждений. Я ничего не знала о планах Питера. Но он не виноват. Так мы жили в те дни. Жены, я имею в виду.

Сегодня я не могу думать об этом без смеха: насколько же легче было функционировать некоторым госорганам, насколько проще сохранять секретность во времена, когда мужчины не чувствовали необходимости делиться подробностями своей жизни с любимыми женщинами.

* * *

Когда я зашла внутрь, Миньлинь принесла из своего домика люльку – большую плетеную корзину с одеялом. В ней лежали упаковки подгузников, детская одежда, бутылочки, баночки с детским питанием. Похоже, они с Шарлин планировали все это не один день.

Миньлинь помогла мне искупать малышку в жестяном тазу. Набирая пригоршни воды, поливая пухлые детские плечики, со смехом отворачиваясь от брызг, я все больше пьянела – по-другому не скажешь, – пьянела от счастья, радости, изумления. Какими еще словами описать мой восторг? Я слышала это от других матерей, ты и сама написала нечто подобное: мир начался сначала, в красоте и невинности, с надеждой и добром. И забота об этом мире доверена тебе.

Я одела малышку в песочник, который купила твоя мать, и покормила из бутылочки смесью, которую приготовила Миньлинь. Затем, пока Миньлинь за ней присматривала, быстро приняла ванну и переоделась в легкое нарядное платье. Занимаясь туалетом, я раздумывала, как лучше всего представить Питеру его дочь, – и внезапно поняла, что Шарлин, хитрая Шарлин уже подкинула мне ответ на случай, если он начнет возмущаться: «Когда ты собирался рассказать мне, что мы уезжаем?»

Свежий, даже воинственный ответ, который точно его удивит. Мое новое право. Право на собственные секреты.

Я решила, что лучше раскрыть карты сразу. К его приходу я вынесу малышку на маленькую веранду, где по вечерам, если не было сильной жары, мы пили коктейли. Оттуда можно было слушать уличные звуки и смотреть сквозь прутья запертой калитки на прохожих и мелькавшие мимо машины. Калитка находилась на таком расстоянии от крыльца, что ничего «неприятного» (по выражению Питера) до нас было не добросить, но при этом мы ощущали себя частью города.

Войдя в эту самую калитку после работы («Сегодня ничего сверхурочного, буду к ужину»), он сразу увидит меня с Сюзи на руках. Почему-то я была уверена, что эта картина – Мадонна с младенцем – откликнется в нем, напомнит о его собственной любви к Деве Марии, о преданности, усвоенной от его собственной матери. Что знакомый, милый сердцу образ перевесит практические соображения.

В моих фантазиях он шагал по садовой дорожке и я говорила: «Она твоя».

Я снова сменила малышке подгузник; кроткая и спокойная, она тоже вырастет застенчивой, размышляла я. Миньлинь принесла новую бутылочку, но я не взяла ее. Не хотелось, чтобы Сюзи вырвало мне на платье, пока я жду Питера. Урок усвоен.

Жара все не спадала, поэтому на веранду я вышла лишь за десять-двадцать минут до того, как Питер должен был вернуться с работы. Опустилась в кресло, красиво усадила Сюзи у себя на коленях.

Сперва я