Влияние морской силы на историю - Альфред Тайер Мэхэн

сил. Поэтому, пусть Соединенные провинции достигли важной цели, ради которой начали войну, и спасли Испанские Нижние земли от рук Франции, успех не стоил цены. С тех пор Провинции норовили уклоняться от участия в войнах и в дипломатических сношениях Европы отчасти, возможно, потому, что они видели, как мало выиграли, а еще более вследствие своей фактической слабости и несостоятельности. После напряженных усилий, вызванных войною, наступила реакция, беспощадно обнажившая неизбежную слабость государства, территория которого мала, а народонаселение малочисленно. Видимый упадок Провинций начался с Утрехтского мира, фактический же начался ранее. Голландия перестала входить в семью великих держав Европы, ее флот перестал служить военным фактором в дипломатии, а торговля разделила участь общего упадка.

Остается лишь кратко указать на общий результат войны для Австрии и вообще для Германии. Франция уступила им рейнскую границу с укрепленными пунктами на восточном берегу реки. Австрия получила, как было уже упомянуто, Бельгию, Сардинию, Неаполь и испанские владения в северной Италии; неудовлетворенная в других отношениях, особенно она была недовольна тем, что не приобрела Сицилии и не вмешалась в переговоры, настояв на этом острове. Более важным для Германии, да и для всей Европы, по сравнению с преходящим недовольством Австрии по поводу отдаленных земель, стало возвышение Пруссии, которая со времени этой войны сделалась протестантским военизированным королевством, призванным противостоять влиянию Австрии.

Таковы главные результаты войны за Испанское наследство, «самой большой из войн, когда-либо виденных Европой со времен Крестовых походов». В этой войне главный военный интерес сосредоточивался на суше; в ней участвовали два величайших полководца всех времен – Мальборо и принц Евгений; о битвах между ними – Бленгеймской, при Рамильи, при Мальплаке и Туринской – знают даже случайные читатели исторических книг; немало других способных людей отличилось на разных театрах войны во Фландрии, Германии, Италии и Испании. На море же состоялось всего одно большое сражение, и то едва достойное упоминания. Тем не менее, взглянув на непосредственные и очевидные результаты войны, разве не ясно, для кого жатва ее была благодетельной?

Для Франции ли, единственным выигрышем которой стало утверждение Бурбона на троне Испании? Для Испании ли, которая увидела на своем троне короля из дома Бурбонов вместо короля из дома Австрийского, вследствие чего союз с Францией сделался теснее? Для Голландии ли, купившей линию укрепленных городов ценой разрушения своего флота и разорения народа? Или для Австрии, которая сражалась на деньги морских держав и приобрела такие морские государства, как Нидерланды и Неаполь?

Одним словом, дала ли жатва войны лучшие плоды тем, кто вел ее более или менее исключительно на суше, добиваясь территориальных приобретений? Или же Англии, которая, в сущности, платила за эту континентальную войну и даже поддерживала ее своими войсками, но которая в то же время расширяла флот, усиливая, распространяя и оберегая свою торговлю, захватывала морские позиции, – короче говоря, созидала и развивала свое морское могущество на развалинах соперников – друзей и недругов? Не для того, чтобы умалять значение выгод, доставшихся на долю других держав, останавливаем мы внимание на развитии морской силы Англии; эти выгоды только резче выделяют громадность тех достояний, что выпали на ее долю. Для Франции была выгодна замена недруга другом в тылу, хотя ее военный и коммерческий флоты оказались уничтожены. Для Испании было выгодным установление близких отношений с такой значимой страной, как Франция, после столетия политической смерти и спасение большей части подвергавшихся угрозе владений. Для Голландии было выгодно окончательное прекращение наступательных действий французов и переход Бельгии в руки сильного государства из рук государства слабого. Без сомнения, для Австрии было благом помешать – преимущественно за чужой счет – своему наследственному врагу, а также получить Сицилию и Неаполь, которые при мудром управлении могли сделаться основанием внушительной морской силы. Но ни одна из этих выгод по отдельности, ни все они вместе не сравнятся количественно и тем более по качеству с выгодами Англии в области той беспримерной морской силы, которая возникла в течение войны Аугсбургской лиги и обрела полноту и завершение в войне за Испанское наследство. Эта сила принесла Англии господство в океанской торговле, опиравшееся на военный флот, который не имел соперника, да и не мог его иметь при истощенном состоянии других наций, зато располагал теперь базами во всех оспариваемых частях света. Хотя у Англии тогда еще не было владений в Индии, огромное превосходство ее флота уже открывало возможность сделаться хозяйкой сообщения других наций с этой богатой и отдаленной страной и настаивать на своей воле во всех спорах, возникавших между торговыми станциями различных национальностей. Торговля, поддерживавшая ее процветание и военную силу ее союзников в ходе войны, пусть терпевшая от крейсеров неприятеля (которым Англия могла уделить только второстепенное внимание посреди множества насущных требований), вступила со стремительной быстротой в новую жизнь, когда война была окончена. Народы всего цивилизованного мира, истощенные участием в общих страданиях, жаждали возвращения мирного процветания и мирной торговли; но ни одна страна не была подготовлена более Англии – по богатству, по капиталам и по развитию мореходства – к тому, чтобы собрать и пожать выгоды всякого предприятия, содействовавшего обмену товаров законными и незаконными путями. В войне за Испанское наследство мудрая политика Англии и истощение других держав способствовали постоянному развитию не только флота, но и английской торговли: в самом деле, при опасном состоянии морей, которые отваживались пересекать самые дерзкие и неутомимые капитаны среди всех, взращенных Францией, только сильнейший военный флот обеспечивал надежное торговое мореходство. Поэтому британские коммерческие суда, будучи лучше защищенными, чем голландские, приобрели репутацию более надежных, и так транспортное дело мало-помалу переходило в руки Англии; а с предпочтением ее судов можно было ожидать, что это сохранится и в будущем.

«Подводя итог, – говорит историк британского флота, – можно усомниться в том, возносились ли престиж Англии или дух ее народа когда-либо выше, чем в этот период. Успех нашего оружия на море, необходимость защиты нашей торговли и популярность каждого шага, предпринимавшегося для увеличения нашей морской силы, вызывали такие меры, которые ежегодно увеличивали последнюю. Отсюда и произошла огромная разница, по сравнению с прошлым, явленная в королевском флоте около 1706 года, когда корабли стали много лучше и число их сильно выросло против того, как было во времена революции или даже ранее. Так вот и случилось, что наша торговля скорее увеличилась, чем уменьшилась в ходе прошлой войны, и мы выиграли столько от тесных отношений с Португалией»[116].

Морская сила Англии не сводилась единственно к большому военному флоту, с которым мы обыкновенно ее связываем; Франция