Бог хочет видеть нас другими - Татьяна Олеговна Беспалова

— Я такой человек… Иногда отпускаю пленных, — продолжал вояка, обращаясь к речнику. — Я — неправильный хохол. А бывают неправильные кацапы. И тогда я их отпускаю.

Он уставился на меня с таким выражением, словно я был не я, а полотно кисти Леонардо в Сикстинской капелле, на которое можно смотреть вечно.

— Что смотришь? Ну? — не выдержал я.

— Ты хотел меня зарезать… — не скрывая обидного превосходства проговорил он. — С ножом на линию фронта… На меня хотел напасть… Смелый! Я так думаю: ты такой же поп, как я кацап. А если не поп, тогда кто? Но Тимуру я помог… Теперь тебе помогаю… Выходит, я душой на левом берегу, на стороне «Нахичевани», на неправильной стороне…

— Почему?

— Вот этим «почему» ты ещё больше похож на Тима. Он такой. Он бы так спросил.

Брошенный им нож с металлическим звоном упал на палубу «Нахичевани» мне под ноги, а вояка, тяжело громыхая своим железом, перевалился через ограждение на бетонные плиты пристани. В то же мгновение мы снова услышали характерный звук выхода мины. Через несколько секунд метрах в двадцати от судна поднялся водяной столб. Люди на корабле закричали. Остававшиеся на пристани кинулись к зарослям бурьяна.

— Отваливай! Чего ты ждёшь? — взревел вояка.

Он поднял автомат дулом вверх. Короткая очередь ударила в туман. Ей отозвались хлопки выстрелов неподалёку, словно кто-то колотил досками по стенам дома. Люди на корабле взвыли. Парнишка на левом борту, отдавая швартовы, едва не свалился в воду. Двигатель «Нахичевани» взрычал и судно отвалило от пристани.

Я стоял у ограждения, вояка на пристани. В смоляной с проседью его бороде чадила сигаретка. Как же так? Почему чувство к этому вооружённому до зубов и очень опасному человеку сжимает мне глотку так, что хочется плакать.

— Девочка в клетчатом пальто… я хотел сказать тебе… я не виноват… так получилось… это война… — проговорил я.

— Я нашёл его в разрушенной церкви, — ответил вояка. — Он там покемонов ловил. Сам не помнил, как в серой зоне оказался. С бодуна. Кто-то опоил его, а у него аллергия на алкоголь. Я его запомнил, чудака. Это было два месяца назад.

— Он жив? — вскинулся я. — Два месяца на войне — это долго!

Полоса воды, разделявшая нас ширилась. Почему он молчит? Почему мне так важно, чтобы именно он говорил сейчас со мной? Это из-за девочки в клетчатом пальто, которую я… я не сумел её защитить. Да я и не знал, что её следует защищать. Я считал её мусором, пешкой в серьёзной игре сильных мужчин, а оказалось, что она важна для этого человека, который помог мне, потому что я похож на Тима. Да, я похож на брата, на Тимура, которого предал во имя великих свершений.

— Я всё исправлю!

— Здесь, под Херсоном, я в командировке. Побежал в город с передовыми частями, чтобы повидать мать. Но скоро вернусь в свой батальон, в N. Тимура я встретил там. Ориентир: храм Великомученицы Варвары. Может быть, он ещё жив. Может быть, мы когда-нибудь встретимся… обсудим наших отцов, а?.. Ты любил своего отца, а?.. У меня есть планы.

Он выбросил истлевший бычок. Борода его раздвинулась, обнажив хищный оскал.

— Я и сейчас его люблю. Для любви надо много сил, а у тебя сейчас все силы уходят на другое… и ещё… Спасибо тебе!

— Не стоит. Ты слишком похож на Тимура, а я его очень полюбил. Любовь с первого взгляда — такое бывает, ты знаешь. Мы с ним переписываемся. Меня могут за это расстрелять, но я всё равно…

— Тимур — дурачок. Везучий дурачок, — прошептал я себе под нос.

— Что ты говоришь?!

«Нахичевань» уже слишком удалился от берега и ему приходилось кричать.

— Как тебя зовут?!

— Назар!!! Встретишь Тима, скажи ему, что я всё ещё жив!!! Скажи ему, что видел меня!!! Телеграм-канал «Герої 128 підрозділ ЗСУ»!!!

Его голос увяз в густой вате тумана.

— Ты помог мне ради Тима?!

В ответ над туманными водами Днепра раскатился его яростный хохот.

— Твой коллега заплатил мне самой твёрдой валютой! — проорал он, потрясая автоматом. — Я в хорошем настроении. Небольшой отдых от убийства. Матушку свою я навещаю. А ты не меня бойся. Каценеленбогена бойся и преподобного Уолли! Слышишь? Уолли Крисуэл — это сам сатана!

Я смотрел на уменьшающуюся фигуру Назара. С такого расстояния он уже не казался мне страшным Бармалеем. В то же время смартфон Снежаны обжигал мне ляжку. Девушка в клетчатом пальто. Рядом нарядные подруги. Оживлённая переписка с «Назаркой-мужем». С ним? С этим Бармалеем? Какое отношение имеет этот человек к моему брату Тимуру? Каким чудом, какие лабиринты судьбы привели меня к встрече с ним? Назар… Так звали незаконнорожденного сына моего отца, рождённого до его знакомства с моей матерью. Но если Назар мой брат, то и убитая Снежана тоже мне сродни…Так-то я выполняю последнюю волю отца! Чёрт!!! Будь проклята эта война!!!

Я смотрел на уменьшающуюся фигуру Назара. Вот кусты у него за спиной зашевелились и из-за них вышел высокий, сутулый и щуплый человек в нелепом берете и с портфелем в руках. Под мышкой у него я заметил газету. Неужели «Wiener Zeitung»? Старик приблизился к Назару, встал рядом с ним, заговорил. Назар, слушая его, кивал, кидал короткие реплики. Сумерки вокруг них сгущались. Темнота пала быстро. Я перестал видеть правый берег, но в смятении продолжал вглядываться в ночь. Что это было? Что произошло со мной? Конечно, я брат Тимура Помигуева и рефлексирую подобно ему. Конечно, мы оба с Тимкой не угодны Богу в нашем нынешнем виде. А как быть с Назаром в таком случае? Он угоден?

— Что, отец? Молитесь? Перетрухали? Ничего! Это война. Тут и не такое бывает. Мы когда крайний раз от этой пристани отходили, тут ещё толпа людей стояла. Они знали, что рейс крайний. Мы могли бы и не возвращаться, но вернулись, и не зря.

Я обернулся. На меня, сощурив глаза, смотрел человек в картузе и распахнутой телогрейке поверх засаленной тельняшки. Речник.

— Я механик этого катера, батюшка. А вы не стояли бы так… Осколки…

Я посторонился. Сделал вид, будто прячусь за металлической дверью машинного отделения.

— А вы, батюшка, сразу видно, хоть и молодой, но настоящий пастырь. — продолжал речник. — Как вы этого бармалея обошли, что он нас с Богом отпустил! А если б начал стрелять, то сколько б здесь народу полегло. Но вы его вразумили. Спасибо